Юрий Мушкетик - Сердце и камень

— А ты?

— А я только год... Боится Оксана: как-то там будет в Киеве. А чего бояться?

— Что ж, желаю тебе, Оксана, выбрать институт по сердцу.

«Только по сердцу», — это уже в мыслях.

И Федор опять почувствовал боль. Тропинка сбегала садом, вдоль плетня.

Баба Одарка постелила ему в маленькой, переделанной из кладовой комнатке, у окна. Федор отказался от ужина, лег. Усталость одолевала тело, но сон не шел.

Стемнело. Ночь рассеяла на небе звезды. В верхнем, левом стеклышке окна — большая вечерняя звезда. Где-то далеко-далеко звенит песня, и на ее волнах дрожит и раскачивается звезда. В сердце тоже начинает звенеть какая-то неведомая струна. Эта струна, как видно, связывает его сердце и ту далекую звезду. Сколько ей лет? Тысяча? Миллион? Наверное, из диких чащ еще смотрел на эту звезду древний человек. Он был одинок, и струна эта звенела громче. Она звучала для него и песней, и жизнью, и вещей силой: вечная струна человеческого сердца. Теперь эта струна тоньше, звенит нежнее, и мелодия более мягкая. Уже где-то летают стальные спутники, но они не пересекают этой струны.

Песня оборвалась. Вместе с нею оборвалась и эта неведомая нить. И жаль стало песни. Так хотелось, чтобы она и дальше убаюкивала его. «Нужно провести радио. Музыку буду слушать», — промелькнула последняя, уже сквозь сон, мысль.

— Вас в селе читать не научили? — окошечко с надписью «Администратор» сердито стукнуло, спрятав рассерженный припудренный носик.

Оксана даже испугалась этого окрика. Да, она видела клочок бумаги с надписью: «Мест в гостинице нет», — но постучала в окошко совсем не она, а этот парень в высокой городской шляпе.

— Это по моей вине... — Немного смутившись, пытаясь прикрыться беззаботностью, он перекинул с руки на руку легкий плащ. — Что же, отправимся дальше. Напротив «Ленинградская»...

— Я уже была там. — Оксана взяла чемодан.

Парень вынул из бокового кармана измятый листок бумаги, скользнул по нему взглядом и бросил в корзину у выхода.

— Остается «Киев».

Они пошли по улице вниз.

— Там тоже нет. Я уже везде побывала...

В Оксанином голосе — растерянность. Парень взглянул на нее и проговорил успокаивающе:

— А вы не падайте духом. Не на полюс приехали. Говорят, на выставке места всегда есть. Поедем туда.

— Так это же за городом?

— Ну и что же... Эй! — подпрыгнув паренек поднял руку с плащом. — Такси!

Большая черная машина мягко подминала под себя распластанные поперек асфальта тени. Оксане и самой было чудно, как это она согласилась сесть в машину, — ведь хлопец ей совсем незнаком. Правда, в его лице ничего злого... Какой-то он немножко странный. Но с портфелем, одет опрятно.

Она повернула голову, будто разглядывала улицу, и еще раз окинула взглядом соседа. Был он длиннолицый, смуглый, как цыган. Глаза большие, веселые.

Но все же... все же она совсем его не знает. Не знает даже его имени. А, собственно, зачем ей его имя?

— Вас как зовут?

— Меня? — Она даже вздрогнула от неожиданности. Ей показалось, что он прочитал ее мысли. — Оксаной... А вас?

— Родители называли Алексеем.

— Родители. А другие?

— Другие — Олексой. Вы тоже так называйте.

— А вы кто?

— Я?.. Артист. Клоун.

В самом деле? Оксана еще никогда не разговаривала с артистом. А может, он шутит? Клоун?..

Клоун оказался еще и рыцарем. Не успела она вынуть из кармана деньги, как он уже расплатился с шофером и вынес из машины оба чемодана,

Но свободных мест не было и на выставке. Теперь уже встревожился и Олекса.

— Я согласен и в свинарнике переночевать, — пошутил он, а сам, размышляя, мял в руках шляпу.

Потом, нахлобучив на голову шляпу, сказал решительно:

— Есть еще один шанс, последний. Неподалеку отсюда находится сельскохозяйственная академия. У меня есть такая бумажка, по которой должны дать место в общежитии. А если уж и эта бумажка не поможет, придется ехать на вокзал. — И, схватив, не спрашивая, ее чемодан, он зашагал через широкую асфальтированную площадь.

— В этой бумажке говорится только о вас.

— Там не указано. Да и... Не отставайте!

Нет, он не мог оставить девушку одну посреди улицы незнакомого ей города. Он еще даже и не решил, что будет говорить в общежитии. Ведь в бумаге действительно значилась только его фамилия. Это Леонид убедил его взять от их института отношение в академию. Там говорилось, будто Олекса должен познакомиться с новыми методами яровизации морозоустойчивых культур в академии, а также обменяться опытом лабораторной работы. Олекса и в самом деле намеревался ознакомиться с этим методом, но так, для себя. Отношение подписали Леонид — секретарь комитета комсомола и председатель профкома. «Эта бумажка, — говорил ему Леонид, — будет тебе находкой. Ты читал в газете: в Киеве совещание начинается. Там теперь в гостинице места днем с огнем не сыщешь. Я бывал в Киеве, знаю».