Борис Бурлак - Седьмой переход

— И очень хорошо,— сухо заметила Анастасия.

— Твоя позиция мне известна. Но разве ты не понимаешь до сих пор, что мы сами вооружили до зубов своего страшного врага — местничество? У нас появились не только практики, а своего рода идеологи областной автаркии. Послушала бы ты, как на бюро выступал начальник планового отдела совнархоза. Он договорился до того, что поставил под сомнение контрольные функции Промбанка! Даже Лобов крякнул от стыда.

— А сам ты выступал?

— Я выступил в газете.

— К чему эта двойная игра, Родион?

— Двойная игра? — он насторожился, бросил есть.

— Не притворяйся!.. — Анастасия подалась вперед, до конца выдержала его предостерегающий, упорный взгляд и заговорила резко, горячо, не жалея ни себя, ни Родиона:—В обкоме ты счел за благо промолчать, а дома распинаешься — жена, мол, все стерпит! Почему бы тебе там не рассказать и о своем «предвидении», и о «идеологах областной автаркии»? Почему, наконец, ты спекулируешь, да-да, спекулируешь, остреньким словом — местничество? С какой целью? Откуда у тебя взялись торгашеские замашки? Чего ты хочешь? Замолить свои грехи или исподтишка портить кровь людям?.. Молчишь?.. — Анастасия побледнела, ее темные удлиненные глаза гневно сузились, длиннокрылые брови плотно сомкнулись у переносицы.

— Остынь,— коротко бросил Родион Федорович.

Но она и без того не могла больше произнести ни слова, как-то сразу обессилев, осунувшись. Закрыла лицо руками и слегка раскачивалась из стороны в сторону, чтобы не разрыдаться. Родион Федорович взглядывал на Анастасию с глубоким, искренним сожалением, как врач на тяжелобольную.

Он встал, тронул ее за плечо.

— Уйди!

— Ну-ну, успокойся, успокойся,— миролюбиво сказал он и сел на место. Все испорчено за каких-нибудь несколько минут. Возвращался из обкома в отличном настроении, и вот — на тебе — скандал. На бюро даже секретари с подчеркнутым вниманием называли его по имени и отчеству, как прежде, как год назад, когда он учил уму-разуму партийный актив области, выступая с лекциями о строительстве социализма в странах народной демократии. После заседания бюро он простился со всеми за руку, по-свойски, и вышел в вестибюль, как равный среди равных, сделавший доброе дело для партии, для государства. Только один Лобов, восседавший непризнанной гордыней, исподлобья окинул зал, когда голосовали за предложение — поставить на вид зампреду СНХ. Не понравилось! Привык к почету, к орденам. Кстати, Лобова возможно и не тронули бы — новичок! — если бы тот не горячился, не обвинял всех и вся, даже Рудакова, в перестраховке и непротивлении «злу спекулятивной критики». Уж слишком этот самоуверенный госплановец развязно повел себя, защищая честь мундира.

— Я забыл передать в прошлый раз, что Леонид Матвеевич извиняется перед тобой,— вкрадчиво заговорил Родион Федорович.— Ты, оказывается, приглашала москвича в гости, а москвич не соизволил удостоить нас своим вниманием... Урок на будущее,— добавил он. Ему

не хотелось обижать ее, однако уязвленное самолюбие брало верх.

Анастасия подняла голову и, глядя мимо Родиона, убежденно проговорила.

— Ты злой человек.

— А ты добрая! Приглашаешь гостей, ставишь мужа в дурацкое положение. И перед кем? Перед конъюнктурщиком, приспособленцем.

— Да как ты смеешь?! — не докончив фразы, она быстро встала, вышла в другую комнату.

«Надо же мне было напоминать о нем,— огорчился Родион Федорович.— Черт его принес в Южноуральск!» Настроение испортилось окончательно. Он долго сидел один, бесцельно вглядываясь в сторону Зауралья: проходящий стороной вечерний дождь гнал впереди себя огромные клубы рыжей пыли, она поднималась выше тучи, медленно оседала на политые поля, и белесые дождевые облака издали казались припорошенными пыльцой. Скрылось из виду дачное местечко «Березники», расположенное за крутой излучиной Урала, кисейная занавеска ветреного ливня заполоскалась в омутах степной реки...

Перебирая в памяти все, сказанное женой, слово за словом, Сухарев только сейчас понял до конца, что это уже не просто семейная сценка, а нечто большее. Случались и раньше ссоры, похожие на эту вот скоротечную грозу: вспылит Настя, всплакнет от обиды, чаще, всего на свой собственный характер, и первая ищет примирения. Теперь не так: после каждой новой неприятности все труднее становится заделывать трещинки в семье. Кстати, он-то, Родион, всегда старается сгладить отношения. Но дальше отступать некуда.