Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

— Иди! Не оборачивайся!

Все это произошло на глазах Мурата. Он побледнел, руки его мелко задрожали от страха. «Эх, так оно и есть, как говорили когда-то: всех подчистую, видать, погонят в холодные края, а то зачем бы Шарше ловил и сажал в подвал всякого, кого ему вздумается. Видать, он получил тайную бумагу сверху, поэтому так и ведет себя!»

Своими предположениями Мурат поделился с Батий, когда доставлял ей лошадь Курмана. Рассказал о своих сомнениях и соседям. «Да смотрите, никому об этом ни слова! — боязливо предупреждал он. — А не то мне не сносить головы: скажут, враждебную агитацию ведешь… Так вот, если Шарше не прекратит свои аресты, то и мы не малые дети, найдем себе дорогу…»

После таких разговоров люди еще больше мрачнели, а то, что было высказано Муратом, уже переходило из уст в уста, обрастая новыми страшными подробностями. В аиле откуда-то появились двое развязных джигитов из Верхнего аила. Раньше на них никто и внимания не обращал, это были разболтанные молодчики, которые только и делали, что шатались повсюду в надежде выпить за чей-нибудь счет бузы. Тогда, в памятную ночь жертвоприношения, они околачивались у очагов с мясом. Один из них был огромный черномазый детина, а другой — его дружок, который был очень доволен тем, что удалось наконец досыта попить шурпы и наесться мяса. Сегодня они ездили на хороших лошадях и оба были изрядно пьяны.

— О прах отцов, что нам бояться! — говорил черномазый. — В кулаки попадут те, у которых скот есть, а у нас его и не сыщешь!

— Конечно! — отвечал ему с довольным смехом второй. — А во вторую очередь попадут те, которые вышли из артели. Кулаков я тебе по именам назову: это Мурат — хозяин нового деревянного дома, это Омер — хозяин бурого мерина, это Соке, имеющий гнедого мерина, это Иманбай, собирающийся наравне с баями кочевать на джайлоо, а нас с тобой за что раскулачивать: ни двора, ни кола!

— Вот то-то! Нам нечего унывать. Пусть печалятся те, кому сидеть в шаршеновском подвале! Ха-ха-ха!

Такие разговоры они вели на улицах, и люди в ужасе шарахались от них.

— Камень вам в глотку! — проклинали они болтунов. — Чтоб вам на свою голову накликать беду!

— Эй, смутьяны, а ну, подальше идите, не дай бог вас слышать!

Но друзья и не думали униматься. Напротив, они дерзко посмеивались:

— Ой, аке, а мы тут при чем? Ха-ха-ха!

— Зачем ты нас ругаешь, аке? Ты лучше проклинай большевиков, которые выдумывают такие законы!

Встретили они на дороге Омера и, как бы дразня его, начали выкрикивать:

— Бурый мерин, бурый!

— Осталось всего три дня, не больше! Ха-ха-ха!

И без этого на душе Омера было неспокойно. Ему тайно передали, что он занесен в список на раскулачивание, что Шарше сам настоял, чтобы его раскулачить в первую очередь, а тут еще эти болваны издеваются.

— Эй, вы, что насмехаетесь, собаки! — не выдержал Омер. — Чтоб вам челюсти судорогой свело!

— Ой, Омеке, зачем ты нас проклинаешь? — невинно обиделся черномазый. — Ты уж, будь добр, проклинай тех, кто тебя собирается раскулачивать!

Что было делать Омеру, не в драку же лезть. Он молча поплелся к себе домой.

А те двое продолжали разгуливать по аилу. Встретили они и старика Соке, но, зная его крутой нрав, дерзить ему побоялись и решили, что лучше всего отправиться к его старухе да попугать ее на потеху. Так они и сделали.

Когда на дворе раздался топот копыт, Умсунай, сидя на солнцепеке, подняла голову от шитья. Она латала старый мешок.

— О Умсунай-эне, как поживаете? Дайте понюшку наса, — обратился к ней черномазый.

Умсунай не понравился развязный тон наглеца:

— А вам тут что, обязан кто готовить нас? Ну-ка, иди своей дорогой, нечего смеяться над старым человеком.

— Да что вы! Мы не смеемся, не гоните!

— Ах вы, бесстыдные! Что я вам молодка какая, чтобы разговаривать так со мной. Убирайтесь со двора! Не мешайте мне мешок латать!

Черномазый подмигнул другу, как бы говоря, что, мол, давай теперь ты вступай в разговор с этой злющей старухой. Тот понимающе кивнул и с невинным видом промолвил, обращаясь к Умсунай:

— Напрасно вы трудитесь так, мамаша…

— Это почему же напрасно, для себя — и напрасно?

— О-о, мамаша, да вы еще, оказывается, ничего не знаете… Теперь не до мешков, а как бы голову свою уберечь.

— А что ее беречь, собаки не утащат! — обозлилась Умсунай.

— О-о, да вы и в самом деле ничего не знаете?

Тут Умсунай немного насторожилась и испытующе глянула на них.

— Больно уж вы много знаете! Ну-ка, убирайтесь, не загораживайте солнце! Уезжайте отсюда!