Тугельбай Сыдыкбеков - Среди гор

Во дворе кто посмеивался, а кто грустно вздыхал:

— Эх, пропади она, такая жизнь!

Мендирман все еще не слезал с груды плугов и борон, когда приехал исполнитель Матай.

— Меке, вас вызывает председатель к себе в контору.

— Передай своему председателю, что я не у тещи в гостях сижу! — со злобой ответил Мендирман. — Я оберегаю общественное добро от врагов и расхитителей! У меня пока не две головы, чтобы идти под суд… Пока не прибудут вооруженные милиционеры, Мендирман не тронется с места. Иди, так и передай своему председателю! Пусть эта баба Бюбюш не очень-то командует мной…

Неизвестно, как это Мендирман решился оставить свое «боевое место», но факт тот, что на другой день рано утром четыре бригады артели «Новая жизнь» выкатили со двора двадцать плугов и гуськом потянули их на поля.

Бюбюш, Самтыр, Сапарбай, Мендирман и другие активисты разделились на четыре группы. Они сами проложили первые красные борозды.

Дехкане-хлеборобы, которые испокон веку пахали порознь, кто там, на бугре, кто на склоне, кто в лощине, сегодня первый раз в жизни с великой мечтой и надеждой совместно вывели на поля двадцать плугов. Над новыми, влажными бороздами закурился стелющийся на земле пар.

Когда в аиле узнали, что Бюбюш вернулась с курсов и приступила к своей работе, многие были рады и довольны. Друзья и близкие родственники шли в аилсовет, чтобы поздороваться с Бюбюш, поздравить ее с приездом:

— О аксакал келин, благополучно ли прибыла домой?

— Хорошо ли училась, теперь ты у нас с большими знаниями!

— Ты теперь приглядись, милая: есть у нас такие, которые ведут себя, как овцы в отаре без пастуха. Призови их к порядку!

Судя по всему, люди остались довольны. Они говорили между собой:

— Как ни говори, а учеба есть учеба. Очень изменилась Бюбюш, и к лучшему: рассудительная, умная…

Старик Соке тоже побывал у нее в первые же дни.

— О моя аксакал келин, с приездом! — шумливо, как всегда, начал он свое приветствие. — Ты там спокойно училась, а мы тут падали и срывались на скользкой тропе перевала. Такие дела были… Когда старуха моя рассказывала сказки, что ходили по аилу, то, бывало, длинными зимними ночами глаз не сомкнешь, волосы на голове дыбом становились… А оно и правда, страшновато было. Такой парень, как Сапарбай, вдруг оказался апартунусом… Калпакбаев бураном налетел на нас… Тут уж не только такие, как Оскенбай и я, но даже и твой Бозгунчу голову потерял, и крепко перетрухнули мы. Однажды попало мне от старухи, сижу пригорюнившись, думы такие невеселые, а дело было к ночи. Смотрю, кто-то прошел под окном. Заходит Бозгунчу, да тоже словно побитый, глаза от страха блуждают. «Соке, говорит, плохие вести слышал. Я своего гнедого на все четыре ноги русскими подковами подковал, а седло держу готовым в углу, как чуть что, так оседлаю и дам ходу. А вы что собираетесь делать?» Ну я, известно, тоже перепугался, не знаю, как и быть. Спрашиваю его: «А как же жена, разве ты не будешь ждать ее?» — «Да вот же, из-за Бюбюш только и задерживаюсь, не знаю, что и делать! — отвечает он. — А вдруг и вправду получится так, как поговаривают, тогда что? Все снимутся с места, а у меня и юрта останется неразобранной и казан на очаге, несподручно будет в спешке вьючить…» — «А куда тебе вьючить?» — «Да в горы подадимся», — говорит. «О, будь ты неладен, а это разве не горы, где ты живешь, где жили наши предки со дня сотворения мира? Брось, сынок, пустые речи! Пусти гнедого пастись, а сам спокойно лежи дома», — сказал я твоему Бозгунчу. Ну вот, ответь мне, аксакал келин, правильный совет дал я или нет?

Бюбюш, слушая Соке, сперва все посмеивалась, а потом примолкла. Лицо ее стало озабоченным.

— Правильно посоветовали вы, аке! — одобрила она старика. — Это было бы с его стороны очень глупо.

— Ну вот то-то, разве я когда даю неправильные советы! Ведь как оно было-то. Если, скажем, юрта моя загорелась с порога, а я вместо того, чтобы тушить огонь, взял бы и лег в постель, да еще накрылся бы с головой одеялом, кем бы тогда назвал меня народ? Если бы я бросил свой дом, свое хозяйство в одной лощине Ала-Тоо и сам, вскочив в седло, ускакал бы в другую лощину, то я поступил бы так же, как Телибай-тентек!

Случай, о котором сейчас рассказывал Соке, произошел, еще когда в аиле самодурствовал Калпакбаев. Теперь, вспоминая об этом, и сам Бозгунчу стыдился себя. Он даже как-то просил Соке, чтобы тот не рассказывал об этом Бюбюш, чтобы это осталось между ними, но разве Соке, простодушный и открытый, как ущелье Кой-Таш, может утаить такое в себе! Разговор происходил в присутствии Бозгунчу. Ему стало неудобно за себя, он замялся и, как бы оправдываясь, сказал: