Сергей Болдырев - Путь на Индигирку

— Поедем, однако, — сказал он.

— Доброе утро, Николай, — сказал я, подходя.

— Здарова! — мягко ответил он.

— Твой знакомый? — улыбаясь не свойственной ему доброй улыбкой, сказал Филимонов и сейчас же, приобретая недоступный для простых человеческих чувств деловой вид, жестковато сказал Данилову: — Заводи, я расписку напишу и под мост встану.

— Расписка не нада. Зачем? Мы так поедем. Ты смотрел, сказал можна. Мы с Федором тоже сейчас смотрел. Зачем расписка? Старший водитель, Федор, поедет, я дорога буду показывать.

— Давай, топай, заводи, — сказал Филимонов, казалось, без малейшего чувства благодарности. — Веселей только, времени у нас в обрез. Если вода пойдет, присохнем в пути. Как-никак апрель на дворе. — Он вдруг рассмеялся, пряча в щелочки свои колючие глаза, и оглядел столпившихся вокруг него людей. — Как, братва, у нас говорят: девять месяцев зима, остальное — лето…

Ему ответили смехом, шутками, прибаутками.

Где-то в конце колонны взревел мотор. Тяжело переваливаясь между кочек, пошла в объезд машина. Филимонов сразу перестал смеяться, зашагал к мосту. На бревнах наката стоял Данилов и, взмахивая руками, показывал Федору, как надо выруливать. Мы столпились по обе стороны дороги, следя за тем, как, выбираясь из кочек, ползет к мосту машина.

Спуск к накату шел по наледи, вода замерзла огромной желтовато-молочной лепешкой с натеками льда. Машина медленно съезжала по льду. Сначала мы даже не заметили, что задние колеса ее намертво прихвачены тормозами и скользят, словно лыжи. Кузов вело то влево, то вправо. Федор отчаянно выкручивал руль туда-сюда, пытаясь подчинить себе движение машины. Данилову, стоявшему на мосту, не было видно, что задние колеса на тормозах, он решил, что Федор неправильно ведет машину, и, взмахивая руками, показывал, куда ехать.

— Права, права! — орал он. — Куда на край пошла?.. Права!

Машина выходила на мост немного боком, и мы поняли, что никакая сила не в состоянии изменить направления ее движения. «Вот сейчас выйдет на бревна наката, остановится, и мы всем миром уж как-нибудь развернем ее…» — подумал я.

Но тут произошло неожиданное. Данилов, испугавшись за товарища, не понимая, что машина стала неуправляемой, кинулся ей навстречу, отчаянно крича: — Куда? Куда? Свалишь машина! Стой! Стой!..

Я понял Данилова: он был уверен, что Федор и на этот раз показывает свой характер, «лихачит» на мосту.

Машина продолжала сползать к мосту, забирая скорость, и тогда Данилов, подняв руки, ринулся к передним ее колесам, скатившимся на бревна наката, стремясь отчаянным своим поступком заставить Федора остановиться. Еще мгновение, и Данилов был бы подмят скатами. Федор сильным движением выкрутил руль, и машина, наконец, подчиняясь его воле, миновала Данилова, ринулась к краю наката, на какое-то мгновение задержалась на обрезе бревен и рухнула вниз. Федор уберег Данилова, но времени на то, чтобы выпрыгнуть из кабины, ему уже не осталось.

Глухой удар, потрясший весь мост до основания, скрип перекрученного металла, грохот взрыва — все смешалось и на какое-то время потопило в хаосе звуков шум моторов и крики людей. Затем наступила тишина, сквозь которую прорывалось легкое потрескивание горевшего под мостом бензина. Ядовито-черный дым и смрад от вспыхнувшего тряпья окутал нас. Мы полезли под мост. Машина лежала кверху колесами, показывая небу свое брюхо с рычагами рулевых тяг и карданным валом. Переднее колесо, совсем не пострадавшее, медленно вращалось. Кабина и капот мотора были смяты, почерневший, облитый бензином снег горел. Филимонов первым достиг машины и стал выламывать искореженную, заклинившуюся дверцу кабины.

Федора с трудом вытащили. Все лицо его было залито ярко-алой на утреннем солнце кровью. Он медленно-медленно двигал распухшими синими губами, точно что-то беззвучно шептал. Умер он через несколько минут у нас на руках. Кто-то прикрыл телогрейкой лицо умершего с бурыми пятнами присохшей крови. Данилов сел на снег возле тела, и напрасно мы пытались увести его в сторону.

Полдня мы вытаскивали из-под обломков ящики с консервами и мешки с мукой и догружали машины. Сдерживая на тросах кузова, переправили машины по мосту, завернули труп Федора в брезент, привязали его поверх груза на нашей машине и помчались по льду Перы. Сидели в кабине и молчали, каждый про себя тая свои мысли.

Уже когда отъехали от моста километров пятьдесят, Филимонов заговорил: