Лидия Арабей - Мера времени

Через какое-то время та самая женщина снова приезжала в детский дом. Феня Буракова, постоянно набитая множеством секретов, прибежала к Рене и стала рассказывать, как она подслушала, про что говорила «та тетка» с Иваном Гавриловичем.

— Она так ругала Юру, так ругала, — шептала Феня. — Говорила, что он неблагодарный мальчишка. Если бы остался у них, так на всю жизнь ему хорошо было бы… А так и себе навредил и их ославил, убежал, будто они его били или обижали… Просила, чтоб Иван Гаврилович позвал Юру и выяснил, дотронулась ли она до него когда-нибудь хоть пальцем… Иван Гаврилович успокаивал ее, говорил, что и сам жалеет, что так получилось, но только заставить Юру, чтобы вернулся, они не могут. Так знаешь, что она сказала? Она сказала, что и сама не хочет, чтоб он возвращался, а только хочет сказать, что они плохо здесь детей воспитывают. А дальше я не слышала, что они говорили, мне показалось, что Иван Гаврилович подошел к двери, и я побежала вниз…

Реня не особенно любила разные Фенины секреты, но на этот раз слушала с интересом. Потом они вместе с Феней побежали на крыльцо и стали ждать, когда та женщина выйдет от Ивана Гавриловича. А когда она вышла и садилась в свою «Победу», Реня за ее спиною показала ей язык. Не нравилась ей эта красотка, и она была рада, что Юра убежал от нее.

Так и остался Юра в детском доме. Здесь закончил десять классов, отсюда поехал в Ленинград поступать в институт.

Юра был на год старше Рени, и когда уезжал в институт, Реня вместе с другими воспитанниками провожала его. Они толпой пошли на станцию, по очереди неся Юрин рюкзак. Тогда Реня завидовала Юре: он уже закончил учебу и едет в такой большой и прославленный город, а ей ждать еще целый год. Но тогда Юра был для нее таким же, как Витя Петриков, как Володя Дягель, ее друзья по детдому. Она точно так же провожала бы каждого из них, одинаково и завидуя им, и желая им счастья. И не очень-то думала Реня, встретятся ли они с Юрой еще когда-нибудь. Однако дорога, по которой ушел Юра в новый мир, привела его и к новой встрече с Реней.

В этом году Реня во время отпуска ездила домой, в Калиновку. Поехала к тете Ане, к Ивану Гавриловичу. Многие воспитанники, пока не обзаводились семьями, приезжали в отпуск, на каникулы, как они говорили, «домой». В это лето их собралось особенно много. Вытащили весь запас раскладушек, чтобы всех разместить.

Приехал на каникулы и Юра. Вот тут все и случилось. За тот жаркий месяц, полный цветов и солнца, птичьего щебета и пахучей земляники, Юра стал для Рени самым дорогим человеком на свете. Сейчас она очень любит вспоминать те солнечные июльские дни, подаренные ей тем летом. Вспоминать до мелочей свои встречи с Юрой, каждое его слово.

В день приезда Реня пошла в сад посмотреть на деревья, когда-то посаженные ею. Подходит к черешне, а на ней сидит парень в белой рубашке, рвет спелые красные ягоды и кладет в корзинку. Рвет, кладет и поет: «Пока я ходить умею, пока глядеть я умею…»

— Кто это на мою черешню забрался? — грозно спросила Реня, вглядываясь и не узнавая, кто посягнул на ее питомицу.

Парень перестал петь, повернулся, левой рукой раздвигая ветки, и на Реню глянули два смеющиеся кусочка неба.

— Это ты, Юра? — скорее уже удивленно, чем грозно, спросила Реня.

А Юра поглядывал на нее сверху вниз и улыбался. Как-то очень хорошо улыбался.

— Так чего ж это вы, уважаемый гражданин, на мое дерево залезли? — сразу перешла на шутку Реня.

— Дело в том, уважаемая гражданочка, что дерево это не ваше, а мое, — ответил Юра.

— Как это ваше? Дерево принадлежит тому, кто его посадил…

— Совершенно верно… А поскольку сажал его я, то и плоды собираю.

— Как это? — сбилась с шутливого тона Реня. — Пятый ряд от забора — мои деревья, я хорошо помню.

Юра поудобнее устроился, словно собирался сидеть на дереве очень долго, и важно заговорил:

— В наш век, век космоса, родине нужны образованные люди. И как это плохо, что одна из ее дочерей, дожив до двадцати пяти лет, не научилась считать и до пяти. — Он говорил деланно серьезно, с деланным укором. — В каком ряду стоит дерево? Давай будем считать по пальцам…

Не дослушав до конца назидательной Юриной тирады, Реня повернулась спиной к нему и стала считать ряды.

— И правда, — она оглянулась на Юру. — Прошу прощения, — Реня сделала реверанс и снова вернулась к шутливому тону: — Но мне можно простить, что до пяти считать не умею, я ведь — рабочий класс. А ты хоть и подался в науку, а считать тоже не научился. Мне не двадцать пять, а девятнадцать!