Виктор Астафьев - Живая душа

— Это что же за вино такое, аж надвое душу перешибает?

— Самодельное, бабка, самодельное. У меня все самодельное. И сам я самодельный…

— А подь ты к лешему! — беззлобно отмахнулась от него тетка Секлетинья.

Ребята тянулись па Петрухин говор, как верующие на колокольный звон.

Конечно, на такую ораву Петрухиной поллитровки не хватило. Нарядили тетку Секлетинью посыльной к продавцу, поскольку магазин уже был закрыт. Она, как всегда, поворчала, побранилась и пошла уламывать продавца, выговоривши при этом условие, что в общежитии ничего не будет «поломато» и не получится никакого озорства. Ребята, как всегда, дружно клялись «сохранить вверенное ей хозяйство в норме».

Из того же рюкзака Петруха вынул завернутую в домашний рушник двухрядку, и пошло веселье. Петруха так вывернул у гармони меха, такие штуки начал выделывать кривыми ногами, что парни лезли целовать его от восхищения.

И вдруг Петруха заметил одинокого человека, который с тоской и досадой косился на гуляющую публику.

Бросил гармонь Петруха, вылил из чьей-то поллитровки водку, как из своей собственной, и к Жоре с кружкой:

— А ну, давни! Размочи соль на душе!

— Не хочется.

— Ну-у? — понарошке удивился Петруха. — Вот так конфуз, а я тебя за морячка принял. Гляжу: тельник, грудь — все в ажуре. Звиняюсь… — Бесенята в глазах Петрухи так и подпрыгивали, так и метались.

— Ну ты и парень! — покачал головой Жора. — У нас матрос один, вроде тебя, служил. Бывало, на камбузе травить начнет — стон стоит… Убили…

— Так помянем же геройскую личность…

С этого началась дружба.

И с тех пор, как появился в общежитии Петруха, моряк больше не превращал казенный инвентарь в утильсырье и реже стал во сне скрежетать зубами. Сумел Петруха проникнугь в непостижимо сложное нутро моряка. Жора смотрел на друга влюбленными глазами. А в поселке все чаще и чаще слышался хвастливый голос Петрухи: «Мы с Жорой», «я и Жора», и «у нас с Жорой».

Однажды Петруха затеял драку в клубе, разбил нос киномеханику, но никто за парня заступиться не решился. Это понравилось Петрухе, и он стал еще чаще хорохориться.

Долго терпели поселковые парни от него обиды, но однажды не выдержали и отбили бы Петрухе печенки, да откуда-то взялся Жора, расшвырял дерущихся, как щенят. С этих пор он везде и всюду сопровождал своего помощника грозным стражем.

Лишь деловые вопросы Петруха решал сам, без участия Жоры. Он скандалил в конторе насчет нарядов, доставал где-то зимнюю смазку, новые запчасти, ключи. Зарабатывали они больше всех трелевщиков. Многим думалось — заработки эти от силушки и стараний Жориных. Петруха не рассеивал в людях этого заблуждения и даже другу не рассказывал о том, как «жмет масло» из начальства.

Если по нарядам выходил небольшой заработок, Петруха со скучающим видом говорил так, чтобы слышал начальник, старый, слабовольный человек, что надо ему с Жорой брать расчет и подаваться из этой шарашкиной конторы туда, где умеют по-настоящему ценить работяг.

Слово «работяга» Петруха употреблял часто и произносил его с особым нажимом и значением. Жорой на участке дорожили и упрашивали Петруху не говорить моряку ничего о расчете, обещали найти незаписанную древесину и «находили».

В дни получек Петруха переводил по почте деньги. Он объяснял Жоре, что у него в деревне живут жена, малые дети и престарелая мать, живут неважно. Вот он и подался из колхоза на заработки.

Ходили по поселку слухи, что Петруха вовсе и не женат и что он изъездил по вербовке всю страну. Однако никакие наветы не мешали дружбе тракториста и помощника. Жора тащился за Петрухой на почту, с благоговением и нежностью смотрел, как тот усердно заполнял переводный бланк, и настойчиво совал ему в руку скомканные полусотенки. Петруха отталкивал Жорину руку, отказывался изо всех сил от его денег, а Жора умоляюще бубнил:

— Ну возьми же. Пусть там от меня гостинцев ребятишкам купят…

Но, как ни ловчился Петруха, язык все-таки подвел его.

— Намудрили опять с нашими нарядами в конторе, — сообщил он однажды Жоре и, подмигнув, похвалился: — Да я все раскопал, даже пяток кубометров за вчерашний день лишних сыскал.

Жора пристально глянул на него, собрался что-то сказать, но раздумал. Лишь после смены он остановил трактор возле приемщицы и обронил:

— Пять кубов нам сегодня не записывай.

— Почему?

— Петруха еще вчера их оформил.

— По ошибке, что ли?

— Скрохоборничал.

Жора с силой нажал на рычаг скорости, и удивленная приемщица исчезла с глаз. Петруха, сидя рядом с Жорой, снисходительно улыбался, но глаза его при этом были растерянные.