Эмманюэль Бов - ЛОВУШКА

В зале народу поубавилось. Бриде сел на скамейку. Он прождал двадцать минут, когда секретарь, с которым он только что говорил о бедной женщине, появился на пороге дверей. Делая вид, что он не замечал Бриде, он позвал: "Мсье Бриде, прошу вас!"

Бриде встал.

– Господин комиссар поручил мне сообщить, – продолжил секретарь, – что он только что получил приказ Генеральной управления Национальной полиции немедленно вас освободить и принести вам извинения. Кои я приношу вам от лица господина комиссара и объявляю вам, что вы свободны…

Бриде обдало жаром. На какой-то момент он остолбенел. Наконец взяв себя в руки, он сказал: "Благодарю вас, благодарю вас… но не мог бы я видеть господина комиссара?"

– Сожалею, – сухо сказал секретарь, – но у господина комиссара нет времени вас принять.

Выйдя из центрального комиссариата, Бриде пошел по улице Милосердия. Иоланда поступила просто нелепо. Позвонив в Виши, побеспокоив стольких важных персон – или, по крайней мере, себя за таковых принимавших – она наверняка подняла панику. Они, должно быть, подумали, что произошло что-то значительно серьезнее, чем простое удостоверение личности. Иоланда поставила своего мужа в смешное положение. Между тем, он ей сказал никого не беспокоить. В конце концов, она хотела помочь, и он не мог ее упрекать.

Он вскоре добрался до отеля. Отель назывался "Англетер". Один вишистский фанатик не смог этого вынести. Однажды ночью он забросал камнями навес над входом в гостиницу, и осколки затемненных на случай бомбежек стекол все еще валялись на земле.

Иоланды не было. Должно быть, она предпринимала другие меры. Телефонного звонка в Виши могло оказаться недостаточно. "Просто удивительно, – подумал Бриде, – до чего женщины обожают истории".

Он увидел хозяина. Он боялся, как бы тот не сделал ему замечания, не обвинил его в тех неприятностях, которые угрожали отелю со стороны полиции. Ничего подобного. Тот приветливо ему кивнул, давая почувствовать, что он рад был вновь увидеть своего клиента свободным. Такое отношение несказанно обрадовало Бриде. Было приятно видеть, что французы выше своих личных интересов ставили чувство солидарности, как и должно быть среди людей, рожденных на одной земле.

Бриде прождал более часа. Наконец, Иоланда вернулась. Как он и опасался, она потратила утро на то, чтобы поднять на ноги его друзей. Он заметил ей, что лучше бы она ничего не делала: "Как, – воскликнула она, – ты хотел, чтобы я оставила тебя в тюрьме!"

Он снова почувствовал, что их разделял целый мир. Поражение ничего не изменило в глубине ее сердца. Это было в ее глазах очевидной катастрофой, но не такой, чтобы она могла изменить естественные защитные реакции человеческого существа.

Она сообщала, что помимо прочих, повидала редактора газеты. Он очень хорошо ее принял. Он сказал ей, что нельзя было допускать, чтобы Бриде оставался в тюрьме, что он сделает все необходимое.

Извлекши из этой встречи максимальную выгоду, она добавила, что с его стороны было неправильным дуться на своих друзей, замкнуться, как будто все, кроме него, виноваты в этом поражении. Все французы, какими бы ни были их политические убеждения, страдали так же, как он. Надо было помогать друг другу.

Бриде не ответил. Тем не менее, немного погодя, он сказал: "Они все мне противны. Здесь нечего делать. Я повторяю тебе, я хочу примкнуть к Голлю, и я это сделаю, даже если мне придется поплатиться за это своей шкурой".

Они провели вторую половину дня в переполненном кинотеатре, где было не продохнуть. В тот момент, когда вдоль эстрады, не строем, но высоко подняв головы и вскинув руки, маршировали легионеры, раздались аплодисменты, прерываемые свистом. "Сколько благородства в их взглядах!" – крикнула одна женщина. "Это невероятно", – пробормотал Бриде. "Замолчи!" – сказала Иоланда. "Вы только посмотрите, они отдают гитлеровский салют", – сказал Бриде, который больше не мог сдерживать себя. "Вы не видите, что они приносят присягу", – сухо заметил пожилой господин.

Они отобедали в маленьком ресторанчике категории D с обедами по 12,50 франков. Затем прошлись вдоль Соны. Потом, поскольку начинало темнеть, они вернулись к отелю. Бриде любил прогуливаться по площади Карно в тот час, когда немцы возвращались по комнатам. Группы полицейских мотоциклистов, следивших за их безопасностью перед отелем, иногда отпускали на их счет шуточки, и шутки эти, исходя от власти, привлекали зевак.