— Но я ни разу не просил…
— Ты не просил, но я любила тебя! Я хотела, чтоб у тебя был красивый дом и вкусные кушанья. И я успевала делать все. Я добилась того, что меня единогласно приняли в партию. Я получила образование. Я сделала наш дом самым уютным. Я научилась даже шить модные платья. Я добилась того, что ты любишь меня и будешь любить все сильнее! Я сумела все… и не сумела только одного. Я не сумела быть матерью. И ты… Ты должен был бы заставить меня ехать с ней в горы. А мы бросили ее на дедушку с бабушкой. Теперь привезли сюда. Оба целые дни на работе. Она одна и одна.
Мать прошлепала по комнате и плотно закрыла дверь в спальню.
«Не спят! Переживают! — удовлетворенно подумала Тина. — Так им и надо! А я не переживаю».
Она поплотнее закрыла двери столовой и сново тоненько, тихо и весело запела:
И пусть тебе будет очень плохо-о!
И пусть у тебя станут костяные пальцы-ы!
И пусть на тебя падут все болезни-и!
— На, Маня, — коротко сказала она через несколько дней, отдавая Мане марала.
Маня неуверенно протянула руку.
— Это мне? Это ты сама сделала? — Она говорила нерешительно и вдруг улыбнулась. — Это ты мне, чтобы я не сердилась? Да? Хочешь, я подарю тебе красную тетрадку? Девочки, девочки, смотрите, какого Тина сделала мне оленя!
Она побежала показывать подарок, а Тина притихла. Если бы Маня приняла подарок с таким же безразличием, с каким он был сделан, все было бы в порядке. Но та простодушная радость, радость ото всей души, с какой нелюбимая соседка шла на перемирие, озадачила Тину. Весь день ей было не по себе, а к вечеру она решила, что необходимо срочно взять у Мани «заговоренного», плюющегося марала и сделать для нее другого. Она узнала Манин адрес и отправилась к ней.
На краю города стоял старый каменный дом. Соседи сказали Тине, как спуститься в полуподвал и пройти коридором.
В коридоре было сыро и так темно, что приходилось идти ощупью. Где же здесь живут люди? Но за поворотом было светло и слышались голоса. Сквозь открытые двери Тина увидела часть комнаты. На низкой кровати лежал мужчина, прикрытый серым солдатским одеялом. Над кроватью на полочке лежал Тинин марал и висела знакомые голубые ленточки.
Рослая женщина вышла из-за занавески и крикнула низким голосом:
— Или я каторжная? Или я здесь цепями прикованная? Я еще молодая, мне еще жить по-людски!
Мужчина схватился за ворот своей сорочки рукой с искореженными пальцами:
— Что же, ты мне не даешь уйти? Что же ты умереть не не даешь, Нюша? Разве я держу тебя? Разве…
Маня встала за спинку кровати и быстрыми руками гладила щеки мужчины.
— Папочка, не надо! Папочка, не надо!
Но он рванулся и сел. И тут Тина увидела, что из-под серого одеяла высунулись обрубки ног.
— Я уйду, Нюша! — торопливо сказал он, — Я сейчас уйду. Я совсем уйду. Я к Василию пойду. Ты не думай… Ты живи, моя хорошая!.. Ты живи, моя хорошая, как тебе лучше!
Женщина села на кровать, обняла его и заплакала, заговорила быстро и невнятно:
— Не слушай меня! Сердце зашлось.
Мужчина говорил ласково, спокойно, почти весело: — Нюша, может быть, уйти? Может быть, легче тебе будет? Может, найдешь себе другого, с ногами?
— Да как я тебя пущу, головушка ты моя?! — Женщина прижалась лицом к его лицу. — У других мужья с ногами, да безголовые! А я где ни хожу, все думаю, что У меня дома головушка моя разумная!
Маня стояла у кровати, улыбалась и плакала одновременно.
Тина выбежала из коридора и бегом помчалась домой. Она совала в базарную сумку все, что у нее было дорогого: любимые гальки, кусок маральего рога, две сросшиеся кедровые шишки, ожерелье из монет — подарок бабушки. С этой сумкой она вернулась к Маниному дому. Женщины не было в комнате. Маня и отец, увидев Тину на пороге, растерялись и испугались. Маня стояла посреди комнаты. Волнение и стыд, нежность и боль за отца, и боязнь того, что подумает о нем Тина, — все отражалось на ее лице.
— Позвольте мне посидеть у вас, пожалуйста! — быстро-быстро, боясь остановиться, заговорила Тина. — Мама с папой все время на работе. Я одна да одна! Можно мне поговорить с вами? Я возьму этого марала, я сделаю вам другого, веселого, гораздо лучше!
Лица Мани и ее отца постепенно разглаживались, расправлялись.
Через минуту Тина сидела на кровати, раскладывала свои богатства и говорила во весь дух, говорила так, словно торопилась наговориться на десять лет вперед.
Домой ока вернулась поздно. Мать была в командировке, а отец на работе. Тина заснула, едва коснувшись подушки, ко средь ночи проснулась.
Читать дальше