Галина Николаева - Битва в пути

— Домой!

Куда еще она могла деться? Во всем мире у нее не было другого места, где была бы крыша над головой, где можно плакать, биться головой об стену и все же ощущать тепло. Не тот огонь, что давал он той женщине, но хоть какое-то, хоть крохотное тепло, чтобы немного отогреть оледеневшее тело и душу, застывающую в смертельном холоде.

— Домой…

Катя сказала адрес. Машина мчалась какими-то незнакомыми, никогда прежде не виданными улицами. Весь мир стал невиданным, незнакомым, страшным. Как лодка, привязанная к кораблю, покойно плыла Катя, не тратя усилий, укрытая его высокой кормой от встречных волн и ветров. И вот канат оборвался… Теперь ей, лишенной укрытия и неприспособленной, угрожали гибелью те же волны, которые недавно лишь укачивали. Когда и почему начался отрыв?

Судьба ее так счастливо складывалась. Муж был ее опорой, ее редкостной удачей, ее гордостью. Она вышла замуж за рабочего, ничем не прославленного. Но муж сделал ее сперва женой начальника цеха, потом женой главного инженера и, наконец, женой директора огромного завода. Он любил ее и детей, не пил, не смотрел на других женщин, отдавал ей весь заработок, до копейки. Еще сегодня утром тетка говорила ей: «Заиметь такого мужа — все равно, что найти миллион на дороге. Детолюб, работяга, большой человек. Счастливица ты!»

Он шел навстречу всем ее желаниям и не предъявлял никаких требований. Поглощенный работой, он не замечал, хорошо или плохо приготовлен обед, прибраны комнаты. Только в последние годы он все заговаривал с ней о разных курсах. Ходить бы на эти курсы, ходить бы, раз он хотел!… Недавно вдруг потребовал от нее какого-то подноса. Это было совсем не похоже на него. Он мог есть с разбитой тарелки, сломанной ложкой и не замечать этого… И вдруг — поднос!.. Почему поднос? Тогда она удивилась, оскорбилась, заплакала, но не задумалась. Сейчас она думала, она пыталась проникнуть в истоки случившегося, она спрашивала себя: «Чего он добивался от меня этим подносом? Чего он хотел тогда от меня?»

Машина подъехала к дому. Катя поднялась по лестнице, распахнула дверь. Испуганные дети выбежали навстречу. Он предал не только ее, он предал их. Маленькие, теплые, дрожащие, они были еще беспомощнее, нем она сама.

Боль за них была еще сильнее, чем за себя. Она обнимала их всех троих разом, прижимала к своему мокрому платью, к лицу, залитому слезами, выкрикивала и бормотала:

— Бросить всех троих?.. За что?! Ради кого?! Не отдам… Не отдам… Не отдам…

Испуганная Аня побежала за соседями.

Катя не видела, как появились люди, врач, сестра. — Когда она очнулась, Дмитрий сидел рядом, растирал ей руки и ноги, поил вином и горячим чаем. Она снова разрыдалась и рыдала все сильнее. Она видела, что слезы вызывают его сострадание.

— Катя, нельзя так… Катя, ты же… мать… Мы должны думать о детях… — В голосе его слышалась строгость.

И слезы ее перешли в крик.

Тогда детей увели куда-то, а он обнимал ее и гладил ее волосы. Она понимала, что это только жалость, но даже тепло жалости она, обойденная любовью, впитывала жадно.

Ночью Нина позвонила Тине. Володя спал так сладко, что не услышал звонка.

— Она жива. Вернулась домой, — ледяным голосом сказала Нина. Страшная тяжесть спала с плеч. Смерть, всю ночь стоявшая рядом, отступила. — Но весь завод, весь город знает. Тебе нельзя приходить на завод… Я возьму твой расчетный лист и все оформлю. Ты сказала Володе?

— Нет еще. Я боюсь…

— Тебе сейчас уже поздно бояться за него. — Тина даже не услышала ненависти, звучавшей в словах подруги.

Она жива! У Володи есть Нина. Она любит его. Любит много лет. Она не оставит…

— Нина, приходи к нам утром. Скажи ты… Чтоб не от меня… Ему с тобой будет легче.

— Хорошо.

Тина села тут же, в прихожей, у телефона.

Жизнь возвращалась волнами, как прилив. Тина могла уже не только прощаться с жизнью, в тоске и любви, она могла думать… Мысли приливали толчками.

Эта женщина жива… Самого безумного не случилось… Какое счастье… Как относительно понятие о счастье…

Володе будет даже лучше с Ниной… Он узнает не только женскую привязанность. Он узнает, как любит женщина. Нелюбимый — значит обездоленный. Володя на должен быть обездоленным!

О Мите, нельзя думать… Может быть, он разлюбил, отрекся, клянет… Думать об этом почти так же страшно, как о смерти.

Начинался рассвет. Володя продолжал спать. Тика не могла ни спать, не сидеть. Еще в полусвете она стала убирать кухню, с редкой даже для нее старательностью она мыла кухонные полки, протирала оконные стекла.