Галина Николаева - Битва в пути

— Я под этими соснами сама люлькалась и своих трех люлькала, — сказала Анна. — А в девках была, Яша мой… затаится, бывало, за стволами, меня караулит…

— У девчонок твоих, гляди, косточки светятся, — сурово возразил голос. — А сосны что…

Когда все уснули, мать стала тихо плакать. Двойняшки, испуганные и намученные, тоже заплакали. Тогда мать сразу успокоилась и зашептала:

— Встанем с утра да и пойдем полюшком… На своей земле да не найти своей доли?

Ранним утром они вышли. У матери и у восьмилетней Даши были сумки за плечами двойняшки несли по узелку.

В траве, под кустами, еще не обсохла роса, а пыль на дороге была уже теплой и пухлой. Из рытвин и воронок торчало ржавое железо.

Когда поднялись на холм, мать оглянулась на две сосновые вершины, маячившие вдалеке, притянула к себе детей и затряслась от слез.

— Бездомочки вы мои…

Двойняшки тут же взялись в голос. Мать спохватилась, пересилила себя:

— Ну, попрощались, ну и хватит… Поглядите-ка, утро какое нарядное… Худо ли, плохо ли идти?

Даша со страхом посмотрела на множество видных с холма, перепутанных, как нитки, дорог.

— По какой же мы пойдем, мама?

— По какой пойдется, по той и пойдем, где придется, там и присядем, — торопливо заговорила мать. — Какое место понравится, то и наше. Худо ли, плохо ли?.. Хорошо, распрекрасно-хорошо!..

Они шли день за днем, ночевали то на сеновалах, то в сенях, то в клунях. В любой дом и в любые сени входила Анна, как в свою хату, здоровалась с хозяевами и доверительно говорила:

— Не найдется ли местечка переночевать? Иду, ищу места такого, где бы сиротам моим лучше окорениться…

Им сочувствовали, устраивали на ночь и давали советы.

До Заречья было далеко, а шли они медленнее, чем думали, потому что Нюша натерла ногу. У них не осталось ни денег, ни хлеба, Мать выменяла юбку и шаль на хлеб. После этого менять стало нечего…

В полдень, когда они проголодались, мать подошла к женщинам, сидевшим на крыльце, и сказала просто:

— Нет ли хлеба, женщины? Идти еще далеко, а дочка, на беду, ногу стерла. Не поспели мы в срок дойти… Истратились.

И так же просто, как она просила, женщины поделились с ней молоком и хлебом.

Однажды в полдень они вошли в большое село. Улицы и дворы были пустынны. Ставни больших домов закрыты от жары. В одном из дворов сидела толстая, краснощекая деваха в розовой, с темными пятнами пота рубахе и перекладывала из корзины в корзину помидоры.

— Не найдется ли у вас ковша воды да куска хлеба? — попросила Анна. — Дорога у нас дальняя, не рассчитали.

Девушка подняла осоловелые глаза и, глядя на Анну, молча взяла помидор из корзины и принялась сосать изо всех сил, с причмокиванием. Желтый сок неторопливо капал с круглого подбородка.

— Чего это там, Тамарка? — раздался из дома старушечий голос.

— Нищенка тута, — хрипло протянула деваха. — Милостыньку христа ради…

Анна схватила девочек за руки и рванула их с места.

Однажды Даша поотстала и издали услышала необычайно звучный и радостный мамин голос:

— Даша, Дашенька!

Мама стояла на вершине холма, и на тронутом вечерней желтизной небе отчетливо выделялась ее темная фигура. Стояла она, опираясь на палку, ссутулясь и неестественно вытянув худую шею. Видно было, как ходят под темной кожей круглые хрящики горла. Серая от седины и пыли прядь волос билась, как крыло, меж бровей, то взлетала по ветру, то снова никла. «Нищенка!» — холодея от жалости, повторила про себя Даша чужое слово. Но глаза матери светились радостным светом.

— Ну, дочка, глазастенькая моя, смотри, куда нас дорога вывела, — сказала мать.

Внизу среди кудрявых лесистых холмов голубела речка. Вдоль берегов в густой зелени виднелись добротные дома. С левой стороны литым массивом стояли хлеба. Пыля и звеня бубенцами, шло по дороге стадо.

Даше так приглянулось красивое место и так устала она идти, что закричала:

— Не тронусь отсюда, здесь жить стану! Двойняшки поддержали ее в два голоса. Мать тихо сказала:

— Ну что ж, дочушки, быть этой логовинке нашей! Надолго запомнила Даша свою мать вот такой — сгорбленной от усталости, с хрящиками на темной, выгнутой шее и с этим синим светом в глазах.

Все четверо пошли, торопясь так, словно кто-то хороший нетерпеливо ждал их у этих холмов.

За низким забором полная старуха, тяжело топая по двору, накрывала стол под деревом. Мужчина и мальчик лет десяти строгали доски на верстаке возле дома. От самовара шел дымок, и хорошо пахло от этого дымка человеческим жильем, вечерним уютом.