«Вот так штука! С чего бы это?» Костюченко недоуменно посмотрел вокруг себя, на пасмурное небо. Голос руководителя полетов полковника Горничева, даже искаженный и усиленный репродукторами, звучал, как всегда, спокойно, ровно. Значит, можно надеяться, что ничего страшного не случилось. Но чем же вызвана необходимость столь срочно, в середине дня прервать выполнение полетных заданий?
Чаще всего команду о прекращении полетов отдают по радио в тот момент, когда ожидается внезапное и резкое ухудшение погоды. И тут уж не мешкай, как бы далеко ни находился, торопись вернуться на аэродром. Ну а тем, кто на земле, вылет, естественно, придется отложить.
Летчиков называют хозяевами высот. Даже в песне поется, что небо — их родимый дом. Но при всей смелости, увлеченности избранным делом и некоторой веселой бесшабашности, в какой-то мере свойственной этим людям, им порой бывает неуютно и трудно в горячо любимой стихии. Так трудно, что они подчас не знают, удастся ли после очередной передряги невредимыми вернуться на землю.
За десять лет службы в авиации капитан Костюченко убедился в этом на собственном опыте. Один случай на всю жизнь в память врезался.
Он летал тогда по незнакомому маршруту. Спокойно прошел один отрезок пути, второй. Взял новый курс.
Вдруг вот так же ни с того ни с сего на борт поступила радиограмма:
— Немедленно возвращайтесь! Как поняли? Немедленно!..
— Понял, понял, — недовольно отозвался Николай, не понимая, в чем дело. Откуда он мог знать, что к аэродрому, перерезая ему путь, стремительная лавина свирепых туч несла снежный буран!
Успех в поединке циклона с человеком решала скорость. Циклон опередил. Летчик заставил машину нырнуть под тучи, но там уже разыгралась метель.
В том положении не мудрено было сдрейфить и более подготовленному пилоту. Вокруг не видно ни зги. Белое небо, белая земля — границы нет. На минуту стало трудно дышать, на лбу и ладонях выступила испарина…
В таких случаях, когда летчик попадает в сложные условия и не может посадить машину без риска для жизни, ему предоставляется право выброситься с парашютом. На это Костюченко не пошел. Он уже имел навыки в пилотировании по приборам и решился произвести заход по системе слепой посадки.
Ему разрешили, и он начал снижение. Однако снегопад не прекращался. Пришлось снова уходить в облака. Как говорят авиаторы, на второй круг.
Потом была еще одна попытка пробиться, и еще одна. Бесполезно. Николай сделал тогда ни много ни мало шесть заходов к посадочной полосе, но так и не увидел земли. А снижаться ниже пятидесяти метров ему строго-настрого запретили: можно было угробить и машину, и себя. Между тем горючее в баках кончалось, и все острее вставал вопрос: что же дальше?
Казалось, остается одно — катапультироваться. Однако тяжело решиться на это: жалко истребитель. И вообще наши летчики идут на такой шаг лишь в самом критическом положении, исчерпав все возможности, и только при том условии, если знают, что падающий самолет не рухнет на какой-нибудь населенный пункт.
Вот и Костюченко не торопился покидать машину. Он кружил и кружил в небе, поднимаясь все выше и осматриваясь по сторонам. Неужели не найти никакого выхода из ловушки, в какую загнала его непогода?! И вдруг летчик увидел, что тучи под самолетом не были сплошными. Они наглухо, словно густая дымовая завеса, закрыли огромное пространство, но вдали разделялись на две гряды. Там в них образовалось большое «окно» шириной в добрую сотню километров, а то и побольше. На аэродроме, конечно, об этом и не подозревали, зато отсюда, с высоты, была хорошо видна освещенная солнцем земля.
— Дыра! — воскликнул Костюченко. — Прореха!
— Где дыра? Какая прореха? — всполошились на стартовом командном пункте. — Доложите как следует!
Николай запнулся. Действительно, что он выкрикивает! Надо объяснить обстановку членораздельно.
Он четко, обстоятельно радировал обо всем увиденном и, получив разрешение руководителя полетов, повел машину сквозь «окно» вниз. Во избежание аварии шасси не выпускал.
Метров триста, если не все пятьсот, истребитель полз на «животе», скрежеща корпусом о камни, и наконец остановился. Стало тихо. Замедляя вращение, еле слышно, успокаивающе ласково жужжал гироскоп застопоренного авиагоризонта, а Николай долго еще сидел в кабине. По лицу его ползли капли пота.
Когда к месту посадки прибыла аварийная команда, Костюченко стоял, прислонясь спиной к выходному соплу двигателя. Он еле держался на ногах от усталости и пережитого нервного напряжения.
Читать дальше