Алексей Шубин - Доктор Великанов размышляет и действует

… Совсем поздно, когда хождение по селу было запрещено под страхом смерти, раздался стук в дверь. Стук был не простой, а условный, потому что Василий Степанович сразу же открыл дверь. В хату проскользнул рыжеволосый подросток лет четырнадцати. Увидев незнакомых, он застеснялся.

— Племянник мой — Санька, — отрекомендовал Василий Степанович. — Что же ты не здороваешься?

— Здравствуйте! — произнес парнишка и покраснел.

— То-то! Вежливость и ноне не отменена, — поучал дядя.

В глазах старого плотника сверкнул веселый огонек.

— Паренек, между прочим, Арсений Васильевич, с вашего конвейера спущен. У сестры роды трудные были, и ее в город отправляли… Ну, сказывай, зачем пришел?

— Дядя Миша прислал…

— За стамеской, верно? Сейчас дам…

Оба вышли в сени, и оттуда Василий Степанович — после довольно длительного отсутствия — вернулся один.

Ульяна Ивановна и доктор Великанов уже спали.

Знал бы доктор Великанов, что сулит ему завтрашний день, не спал бы он так спокойно.

Виновницей тревоги явилась Ульяна Ивановна и, косвенно, Санька-Телефон, потому что свою решимость на крайне рискованный поступок сестра-хозяйка почерпнула из разговора с ним, происходившего с глазу на глаз.

— И не боишься ты по лесу бегать? — спросила Саньку Ульяна Ивановна, не слишком благоволившая к лесной природе.

— Чего же бояться?

— Вдруг гадюка за ногу тяпнет?

Санька, знавший окрестные леса, как свои пять пальцев, отвечал солидно и по существу:

— Гадюк девчонки да старые бабы боятся.

— А леший?

Ответить на этот вопрос у Саньки было две возможности: либо категорически отвергнуть существование лешего, к чему его обязывал долг пионера, либо дать волю своей поэтической фантазии. Угадав в Ульяне Ивановне благосклонного слушателя, Санька колебался недолго.

— Леший? Это вот да! — многозначительно проговорил он. — Лешему не попадайся…

— Вредный, что ли?

— Иной раз ничего — пошутит только, а если рассердится — пиши пропало!

— Чего же ему сердиться?

— Мало ли чего? Бывает, скажем, обидишь его чем — дерево любимое повалишь, или выругаешься, или еще чего сделаешь… Пьяных он тоже не любит. С дядькой Егором такой случай был. Пришел он в лес пьяный да еще выругался, а лешак за это взял да к Комарову кордону за пятнадцать километров его и завел. Проснулся дядя Егор утром и видит: совсем не то место, а как туда попал — сообразить не может.

Рассказ Саньки заинтересовал Ульяну Ивановну, и она сразу же приняла сторону не пострадавшего Егора, а добродетельного лешего.

— Видать, твой дядька — пьяница хороший, — определила Ульяна Ивановна. — Я его, такого, не за пятнадцать, а за сто пятнадцать километров завела бы…

Ни мало не обидясь на столь резкий отзыв о его несуществующем родственнике, Санька, вдохновляясь, продолжал:

— С бабкой Аграфеной еще чуднее было. Пригнала она в лес козу, привязала за пенек и пастись пустила, а сама начала хворост собирать. Собирает и слышит — стучит что-то, а коза кричит: бье-бье-бье… Смотрит бабка Аграфена: коза с кем-то брухается. А это лешак к ней подобрался и играться затеял. То он козу рогами саданет, то она его… Только знай стукают!

— Ну, и что?

— Да ничего. Побрухались и бросили.

Но Санька почувствовал, что рассказ получился бледноват и, поправляя дело, очертя голову ринулся в волны вдохновенной фантазии.

— Только после этого у козы цветное молоко пошло, — сообщил он.

— С кровью? — обеспокоилась Ульяна Ивановна.

— Нет, вовсе зеленое, — удивляясь собственной выдумке, врал Санька. — Зеленое, как лист березовый, и дю. же сладкое, словно мед, только травой отдавало.

Хотя Ульяна Ивановна и не очень поверила в существование зеленого молока, но Санькин рассказ ей понравился. Он давал повод к хозяйственным размышлениям.

— Твоя бабка скипятить бы его попробовала, — посоветовала она.

— Как же, пробовала! — с готовностью подхватил Санька. — Только поставила на огонь, а оно как зашумит, как запузырится… Потом искры из него полетели. А потом вовсе, как керосин, вспыхнуло. Едва пожара не получилось.

— Похоже, заливаешь? — усомнилась на этот раз Ульяна Ивановна.

Но Санька был не таковский, чтобы уступить.

— Право слово!.. Да вот и со мною недавно было. Иду по лесу, и вдруг меня по морде шлеп!.. Что, думаю, такое?