Евгений Пермяк - Горбатый медведь. Книга 2

— Вижу.

Население Смольного было и без того пестрым по своей одежде. А прибывающие на съезд вносили новые краски. Здесь можно было услышать говор всех губерний и национальностей, представляющих собою будущий, начинающийся здесь Союз Советских Социалистических Республик.

В эти дни, в этих стенах зарождалось все, что потрясет мир и станет славой и гордостью народов первой страны социализма.

Все как перед взрывом…

В руках Маврикия газета «Рабочий путь». В ней он трижды перечитал о том, что Временное правительство должно быть свергнуто и власть должна перейти в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Говорят, что на помощь идут корабли Балтийского флота. А матрос, находившийся там же, в коридоре Смольного, назвал крейсер «Аврору».

У Маврикия готово выскочить сердце. Нигде не обходится без мильвенцев. Он вспомнил, что на бескозырке мужа старшей дочери Кумынина Василия Токмакова было написано «АВРОРА». Не может же быть какая-то другая «Аврора».

Было уже очень поздно, когда Сима Лопухин дернул Маврика за рукав и, волнуясь, сказал:

— Смотри, смотри… Владимир Ильич…

Маврикий увидел Ленина в спину, но все равно узнал и… И все смолкло для него. Все куда-то кануло. Он видел только уходящего Ленина. Нестерпимо хотелось крикнуть: «С приездом, дорогой Владимир Ильич…» Но что-то, какие-то мускулы так сжали его горло, что Маврикий сумел выдохнуть только одно слово:

— Наконец-то…

Не услышав сказанного им, он снова оказался в море людей, в море шумном и волнующемся.

Владимир Ильич уходил дальше и дальше, куда-то в глубь коридора. За ним замыкалась толпа, как бурлящая вода за кораблем. Толлин снова ушел в свои мысли, не слыша и не видя окружающих.

Если Владимир Ильич здесь — значит, все страшное позади. Значит, настает такое время, когда люди будут жить в мире и дружбе. Как братья. Как Санчик, Ильюша и он — Маврикий Толлин. И наступит царство труда. Социализм. Наступит сразу же. Не позднее того месяца. Ноября. В это он свято верил. И ничто не могло поколебать эту веру и помешать его торопливому романтическому воображению видеть и ощущать всем своим существом этот мир труда, мир равных.

Он не мог, да и не захотел допустить, что революции, которая уже началась в эти октябрьские дни, нужно будет пройти через тяжелейшие годы, преодолеть чудовищное сопротивление извне и внутри страны.

В его пылкой душе и наивно-восторженном мышлении не могла появиться даже тень сомнения: а не ошибается ли он, не слишком ли упрощенно-радужно рисует себе картину переустройства жизни? И уж конечно ему невозможно было предвидеть, что за это упрощенное видение ему придется очень дорого заплатить.

А пока он счастлив, окрашивая окружающее в розовые и голубые цвета. И он совершенно убежден, что теперь будет все не просто хорошо, а изумительно хорошо и никакая тучка не омрачит безоблачное благополучие.

Придя в себя, Маврикий снова услышал шум. Может быть, он не умолкал. Маврикий опять слышал обрывки фраз. И из этих обрывков можно было понять, что восстание уже давно началось. Уже взяты Центральный телеграф, вокзалы и банк.

Это очень хорошо, что взяты вокзалы и банк. Керенский, значит, не удерет по железной дороге и не украдет из банка деньги. Неплохо бы сейчас Маврикию тоже участвовать в каком-нибудь взятии. Но разве возможно нарушить слово, данное Ивану Макаровичу.

Как хочется спать и как это глупо. Ведь можно проспать все. И Маврик проспал, если не все, то многое.

Они прикорнули с Симой на дровах в теплой комнатушке, где стояли кипятильники. Его разбудили слова молитвы.

— Слава тебе, пресвятая богородица, слава тебе, — молилась пожилая женщина, которая пустила молодых людей прилечь на дрова. — Тартар им и преисподняя, — провозглашала она, крестясь на темный угол, в котором Маврикий и проснувшийся Сима заметили маленькую эмалевую иконку богородицы.

— Это правда? — осторожно спросил Маврик, когда женщина кончила молиться.

— Как же не правда, мальчишечки, — с охотой отвечала она. — Теперь везде наши и повсюду свои.

Так Маврикий из уст молящейся женщины услышал первую весть о победе революции. Вскоре ему посчастливилось услышать подтверждение о победе, которое потом повторилось тысячами телеграфных аппаратов.

— Сима Лопухин будто родился в Смольном. Здесь он чувствовал себя как в родном доме. Маврик восхищался его способностью все знать и повсюду проникать. Он показывал Толлину и называл имена сподвижников Ленина, которые потом вошли в историю и которых тогда невозможно было запомнить.