Когда она росла и училась, город уже наползал на деревушку Горево, и хоть старики не знали, как к этому относиться и каково им придется в городе жить, молодые глупо радовались, что больше они не деревенские, что
даже само название печальное - Горево стирается с карты района, а сами они становятся жителями хоть и затрапезного, грязного, убогого, но все-таки города. А название-то какое: Краснополянск!
Ну и требовалось найти себя, в городе-то. Оля нашлась. Пошла на курсы массажисток, потом пристроилась на работу в военный санаторий, на другом краю Краснополянска, тоже в бывшей деревне, где сохранилось каменное двухэтажное здание каких-то старых купцов; там отдыхали то боевые соколы, то танкисты с артиллеристами, никогда, правда, не воевавшие.
- Жисть, она и есть жисть! - вздыхала Макаровна, стараясь лишь согнуться, но не сломаться под тяготами этой "жисти". Да и чего ломаться, ежели ничего поделать нельзя… Слаб человек, чтобы против жисти бунтовать.
И все-таки не здесь таилась материна тоска.
Оля выросла вполне ничего себе. Росточку, правда, невеликого, но все при ней - и грудка, и гузка, и характер покладистый, без сбоев, и нрав покойный. Работящая же отменно! Весь дом на ней, и с малых лет - только готовка бабкина, да и та с годами отходила к Оле.
Без стонов, без причитаний, без модного в других семьях нытья о тяжкой бабской доле, о скудном заработке и отсутствии надежд, волокла Оля дом, и мать ждала, что приведет доченька мужа; вот тогда "жисть" и направится. Но она только понесла…
Всякие попытки материны пробиться сквозь стену молчания, сложенную Ольгой, оказались бесполезными. Даже слез дочериных она не дождалась - та все молчит да улыбается. Ни кто отец, ни как это случилось, ни почему Ольга даже не попыталась связать чадо своё с именем мужчины, ставшего отцом Бориски, - ничего этого мать не узнала. В метрику сына - ведь полагается же вписывать отцово имя! - она и вписала отца своего собственного - Матвея Макаровича. Получился Борис Матвеевич Горев.
Когда мать недоуменно возвращала дочери внукову метрику, та со смехом перекрестилась:
- Прости, батюшка родный!
Ох, и сколько дум перекатала в себе Макаровна по этому поводу. И что Олюшка влюбилась в случайного лихача, а тот ее бросил. И что был этот, может, летун, а пусть даже из бронетанковых войск, люб ей, но женатый однако ж. И что вовсе снасильничали ее, от безделья своего и разврата, эти майоры да капитаны мирных времен. И даже такое приходило в голову: сама дочка и набедокурила - попросила какого ни то приезжего красавца просто обрюхатить ее, потому как местная пьянь - сплошные, почитай, выродки, и от здешнего мужичонки ничего путного родить нельзя, кроме такой же непутевой пьяни. Тогда ведь, если задуматься, то и молодец, доча-то! Теперь ведь какой мужик пошел? До полудня спит, до полуночи бродит, пьянствует да дерется. И если родится от такого какой-никакой приплод, то надежд на отца не только в каком-то там незнамом воспитании, но и в простом прокормлении чада - никаких! Всё баба, жена то есть! Как уж она управится, так оно и выйдет.
Так что, порой с недоумением думала Елена Макаровна, дочь её, может быть, и права, что сына своего родила по строгому и душевному, пусть тайному, выбору, и род их от такой женской самоотверженности только укрепится новой кровью, иной, может быть, даже очень высокой породой. Вон сколько в санатории-то видных красавцев, умниц, а грянь война, так, наверно, и героев!
А уж если принять в расчет, что сейчас не то что каждая вторая, а чуть ли уж и не всякая подряд семья непременно разводится, - то выходит, что Олюшка-то кругом права!
Не все ли едино, рожден ли ребенок в браке, который обязательно должен рассыпаться в самый что ни на есть прах, или явлен, этот самый нестойкий брак обойдя вовсе - без лишних криков родительских, слез и оскорблений, которые, дело тут ясное, ни в каком положительном значении действовать не могут, а только губят, сбивают с пути неокрепших духом отпрысков.
И понемногу успокаивалась Макаровна, утихала с годами, лелея внучонка-первенца.
Миновало целых девять лет, когда Ольга, совсем взрослая женщина, снова вдруг округлилась. И снова родила мальчишку, смеясь и ни в чем не признаваясь.
В родственных чувствах немало скрытых таинств, неспроста ведь родня некоторая хуже стаи бродячих собак, только и грызутся между собой, и так бывает, что совсем посторонние люди зачастую благородней и снисходительней близких по крови. О братстве тоже немало различных суждений произнесло человечество, и среди них едва ли не самыми удивительными звучат слова: брат мой - враг мой. Действительно, чего только не бывает в людском мире, но немало же и верности, и памятливости, и почтения к родным по крови, так что истинно: всякое, всякое есть посреди нас, грешных.
Читать дальше
