Александр Чаковский - Дороги, которые мы выбираем

Через минуту я уже ругал себя самого. «Останови ее, останови, чертов бюрократ, вызови Орлова и дай ему указание помочь девушке!» Но я молчал. Мне было стыдно за себя и в то же самое время, как ни странно, почему-то приятно, что эта самоуверенная девчонка уходит несолоно хлебавши.

Она ушла.

«Так. На сегодня, кажется, все, — подумал я. — Нет, не все. Ведь сегодня вечером уезжает в Запо-лярск Гриша, Григорий Орлов, наш главный инженер. Едет в облисполком по цементным делам. Нам надо еще попрощаться…»

Я очень любил Григория. Он появился на нашем строительстве всего полгода назад, и мы сразу стали друзьями.

Григорий был старше меня на три года и после окончания института успел поработать на двух строительствах туннелей в Сибири, прежде чем попал на нашу стройку.

Первый же разговор и совместный осмотр туннеля убедили меня в том, что Орлов знающий инженер. И вместе с тем было в нем нечто такое, что никак не вязалось с моим представлением об инженере, человеке из мира техники.

Он скорее походил на поэта, даже по внешности. Григорий был чуть выше меня и худощавее. Густая шапка волос почти целиком закрывала его лоб и нависала над бровями. У него были серые большие глаза, обычно так широко раскрытые, что казалось, их никогда не прикрывают веки, матовая кожа, нос с тонкими ноздрями. В минуты волнения Григорий чуть заикался, но это к нему очень шло и придавало какую-то особенную убедительность тому, что он говорил.

Поначалу Григорий показался мне не в меру восторженным. Он то и дело прерывал меня восхищенными замечаниями по поводу здешней природы, ему сразу понравились наши горы, полярная ночь не испугала его (Григорий приехал в декабре) — наоборот, жизнь при электрическом свете представлялась ему чем-то сказочным и необычайно привлекательным. Все это произвело на меня двойственное впечатление.

Мне была близка и понятна романтическая, приподнятость Орлова. Он мне чем-то напоминал меня самого — такого, каким я был прежде. Полтора года назад, приехав в Заполярье, я так же восторженно воспринимал все, что окружало меня.

Мне было дорого это чувство. Крамов, бывший начальник участка нашего строительства, человек, которого я ненавидел, с которым целый год вел борьбу, избрал мою восторженность предметом жестоких насмешек.

Я увидел в Орлове что-то родное и близкое мне. Но было и другое, беспокоящее. Нам нужен был настоящий главный инженер, человек с опытом, знаниями и характером руководителя. Я думал: «Обладает ли всегл этим русоволосый, красивый, быстро приходящий в возбужденное состояние, чуть заикающийся человек с глазами поэта?»

Но в штольне Орлов совершенно преобразился. Казалось, что здесь был его дом, который он покидал лишь на время. Его вопросы, замечания были лаконичны, точны и безупречны с технической точки зрения. Я понял, что этот человек будет у нас вполне на своем месте.

Мы подружились. Григорий был поэтом не только, по внешности — он по-настоящему любил поэзию и множество стихов читал наизусть. Я же не знал на память ни одного, но очень любил слушать. Почти все вечера мы проводили вместе. Теперь, впервые за многие месяцы, мы расставались на несколько дней.

Я позвонил Орлову, сказал, что освободился, и попросил его зайти. Он пришел.

— Значит, едешь? — спросил я, хотя отлично знал, что в восемь часов вечера машина повезет Григория на станцию. — Смотри, чтобы они там не заговорили тебя. Насчет оборудования пойдут навстречу, а в цементе откажут. Есть у начальства такая манера: что полегче сделать — сделают, а в главном откажут.

— Я из них этот цемент зубами вырву! — заявил своим мелодичным голосом Орлов.

Я улыбнулся.

— Чего ты смеешься? — спросил Григорий.

— Так. С таким голосом, как у тебя, не цемент вырывать, а в любви объясняться.

Он обиженно пожал плечами.

Но я просто пошутил. Я отлично знал, что настойчивости у Григория хоть отбавляй.

— Ладно, не обижайся, все знаю, — сказал я. — Может быть, в таком голосе есть даже большое преимущество. Приезжают в облисполкогл наши полярники, глотки простуженные, ручища — во, чуть что — по столу кулаком. А тут появляется этакая сирена, этакий Ленский и вместо «Куда, куда…» поет тебе: «Дай цемент, дай цемент, дай цемент!..» Я бы на месте начальства не выдержал, сдался.

Мы оба расхохотались.

— Документы еще раз посмотришь? — спросил Орлов.

— Да что их смотреть? Цемент нужен, а не бумажки. Я тебя просто так позвал, попрощаться.

Я встал из-за стола, подошел к Григорию. Он тоже встал. Я положил руку на его плечо.