Ахмедхан Абу-Бакар - Ожерелье для моей Серминаз

— Ну и язык у тебя… Где пакет? Письмо где?

— Есть письмо… Но дай хоть отдышаться, ведь я так бежала, так спешила, всех птиц перепугала, и домашних и диких.

— Да где же пакет?

— Вот здесь! — И почтальонша невозмутимо похлопала но сумке.

— Так давай же его!

— А я что делаю? Вот нетерпеливый человек!

Но все-таки она открыла сумку, и дядя выхватил из рук доброй вестницы длинный, узкий пакет, повертел его в руке, взвесил на ладони, потом надорвал и вскрыл. В пакете на небольшом кусочке красивой белой хрустящей бумаги начертано было несколько строк, и то не по-нашему и не по-русски, а по-итальянски.

Тут мой дядя послал меня за Тубчи-Пашой, тем самым кубачинцем, который в годы войны попал в плен, потом бежал из плена и, оказавшись на итальянской земле, вместе с партизанами итальянского Сопротивления воевал против фашистов. Тубчи-Паша — храбрый человек, он награжден не только итальянскими, но и французскими орденами и медалями. Возможно, что он еще помнит итальянский язык, хотя с тех пор прошло уже двадцать лет.

Тубчи-Паша пошел со мной. Мы застали дядю на террасе, он все еще вертел письмо, а у ног его по-прежнему сидела почтальонша, забывшая, что ей еще надо разнести по аулу двести или триста писем и газет. Дядя, видно, пытался прочитать меж строчек на непонятном языке сообщение о посылке какого-то ответного сувенира.

Тубчи-Паша взял письмо, напомнив о том, какие храбрые, веселые и жизнерадостные были итальянские парни, с которыми он дружил, голодал, мерз, уставал и воевал. После этого долго разбирал строку за строкой, бормоча что-то себе под нос, затем выпрямился и перевел послание. Пьерро Сориано из Италии сообщал, что получил драгоценный для него дар мастера Даян-Дулдурума — турий рог с серебряной отделкой, и заключил письмо обещанием: «Спасибо, дорогой маэстро, я всю жизнь буду пить из этого рога за твое здоровье!»

В тот же день я попросил у соседского мальчика десяток тетрадей, ручку и чернильницу. В комбинат я не пошел, а когда за мной зашли товарищи, сказался больным. Заперся в старой сакле, устроился за верстаком, разложил бумагу, обмакнул ручку и начал писать: «Мой дядя — да прославится его имя в веках! — любит приговаривать: „Все вы, конечно, мудрые люди, но помните, что есть только одна непреложная истина: ничего не бывает без начала, и все начинается с дороги“».

Так вот этот самый дядя уехал по своим делам на попутной машине, а я бегал к матери, в ее новый дом, поесть. Впрочем, я позволял себе это только тогда, когда чувствовал, что рука моя отваливается, а в глазах мелькают разом все буквы, написанные за день.

Наступило то время года, когда председатель сельсовета Омар проводит бессонные ночи, планируя график свадеб на всю осень, и пришел наконец долгожданный день, когда красавица Серминаз должна была выбрать достойнейшего из нас. Накануне, поздно ночью, я закончил свой труд — ожерелье для моей любимой, и теперь оставалось лишь добавить к нему завершающее звено — замок, если хотите.

Вернулся дядя; он уже простил мне гибель коня и обдумывал теперь, не купить ли ему машину. Они с матерью подарили мне новый черный костюм и длинноносые туфли. Разодетый, шел я в сопровождении Даян-Дулдурума и матери к сакле Жандара, а по всем карманам были у меня рассованы исписанные тетрадки. Сердце билось как птичка в кулаке: а что, если провалится моя затея, что, если не поймут почтенные аульчане моего отступления от традиций предков? Не знаю, может быть, дядя почувствовал, что в любую секунду я могу бросить все и убежать куда глаза глядят, но он твердо взял меня под локоть и всю дорогу подбадривал.

В просторной гостиной, освещенной электричеством, собрались лучшие мастера нашего аула, знатоки искусства Страны гор. Жандар встретил нас как дорогих гостей. Он проводил мою мать в соседнюю комнату, где уже судачили о чем-то женщины и среди празднично одетых подруг сидела на тахте красавица Серминаз. Как только мы вошли, я глянул на нее в приоткрытую дверь и чуть не ослеп. Я дал себе слово не глядеть больше туда, но взгляд мой словно магнитом притягивала точеная фигура в бледно-зеленом платье, расшитом жемчугами.

Нас с дядей усадили к стене, где на полочках были выставлены редчайшие образцы искусства Страны гор — изделия из керамики, дерева, металла, кости, старинное оружие — все, чему мог бы позавидовать любой музей. «Ну, чем еще вы меня удивите?» — казалось, спрашивал хозяин.

У меня от этой выставки душа совсем в пятки ушла.