Юрий Трифонов - Конец сезона

Малахову хотелось рассказать о главном: вот пронеслась эта шумная, пестрая жизнь и вспоминается с удивлением. И что от нее осталось в душе? Нет, не грохот трибун, не букеты болельщиков и не мгновения радости, горечи, глупого счастья. Все это перемешалось и исчезло почти без следа. Осталось любимое дело – весенний запах травы, каучуковый стук мяча – и любимые мальчишки, которым он когда-то завидовал и которые никогда не узнают об этой зависти. И родной город, могуче выросший, ровесник дочерей. И друзья, и враги (они тоже остались), и случайные незнакомцы, встречи в гостиницах, тепло и свет этих встреч – зарницы доброй славы, потихоньку угасающей.

Вот об этом добром и прочном, что не подвержено времени, что осталось после всего призрачного коловращения, трескотни и фейерверков, и хотел бы сказать Малахов. Но он не умел говорить о таких сложных вещах. Поэтому он только вздохнул тяжело, отхлебнул вина и неожиданно для себя сказал:

– Мне как раз нужен центральный защитник. Устроим на хороший завод, возможности у нас есть. Как ты на это дело? Хочешь в класс «Б»?

Слова были заготовлены заранее и поэтому вырвались легко, помимо воли. Бурицкий начал краснеть, потом спросил тихо:

– А с жилплощадью как?

Малахов сейчас же вспомнил, что слова «дадим комнату» были предусмотрены, но он почему-то забыл их произнести. Но его так поразил ответ Бурицкого, что он несколько мгновений молчал и смотрел на Бурицкого. А тот смотрел на него.

Потом Малахов сказал:

– Дадим комнату. Дадим обязательно...

Он словно очнулся. Быстро прошел в спальню, вынул из тумбочки лист белой бумаги, разорвал его надвое и положил на стол перед Бурицким. И вынул свою авторучку.

– Заявление писать? В двух экземплярах? – спросил Бурицкий шепотом.

– Да, да. Сейчас... Погоди. – Малахов поднял указательный палец, потом потер лоб рукой и, важно нахмурясь, уставился в лист бумаги. У него был вид человека, погрузившегося в серьезные размышления. На самом деле все мысли его разбежались, в голове был полный сумбур, и он уткнулся взглядом в бумагу лишь для того, чтобы не смотреть в глаза Бурицкому.

– Ты вот что, заявление потом напишешь. А сейчас пиши свои координаты – Малахов щелкнул по бумаге пальцем. – Адрес, имя, отчество, год рождения...

– Понятно, Василий Игнатьевич...

– Я ведь вопрос единолично не решаю. Как формально решим с руководством общества, так сейчас же тебе телеграфирую. В порядке что-нибудь двух-трех дней. Понятно?

Бурицкий кивнул. Он взял ручку, начал было писать, но остановился и положил ручку на стол.

– Меня все же интересует, Василий Игнатьевич, – начал он робким голосом, – ряд вопросов. Какие, например, условия... Лично для меня вообще...

– Так. Еще что?

– Какие вообще перспективы вашей команды... Ряд вопросов вообще...

– Я тебя понимаю, – сказал Малахов, кивнув. – Хорошо. Ты сейчас пиши, после поговорим.

Бурицкий заскрипел пером. Малахов сел на диван и смотрел на курчавую голову Бурицкого, низко опущенную к столу. Уши торчком. И кудрявый весь, как баран. Завивается он, что ли?

Малахов почувствовал раздражение против самого себя. Ну и балда же он! Молол, молол языком, всю жизнь свою рассказал, а этот и не слушал – небось все насчет условий соображал...

– А какие перспективы у твоей команды, тебя не интересует? – спросил Малахов.

– Что? – Бурицкий настороженно поднял голову.

– Вдруг ребята выиграют одну игру, вторую – и сами в класс «Б» попадут?

– Да вряд ли, Василий Игнатьевич... – Бурицкий пренебрежительно пожал плечами.

– Почему вряд ли?

– Не выиграть им без меня.

Это было сказано с такой великолепной уверенностью, что Малахов не удержался от улыбки.

Хлопнула входная дверь. Кто-то зашаркал в прихожей, вытирая ботинки, и через минуту появился инженер в мокром пальто.

– Добрый вечер, товарищи! Ого, здесь пируют!

Малахов обрадовался его приходу и сейчас же предложил инженеру вина. Тот начал отказываться, Малахов настаивал. И это препирательство длилось довольно долго, пока наконец инженер не сказал, что выпьет лишь в том случае, если товарищи попробуют его сыр.

– Утром еду в район на неделю. Погода как раз командировочная, не правда ли? – весело говорил инженер, потирая руки. – А как вам игра? Мне понравились белогорцы: ребята молодые, напористые. Проиграли они обидно. Но я думаю, они здешних мастеров вытолкают, ей-богу вытолкают!

– Я тоже думаю, – сказал Малахов.

– На будущий год они себя покажут, вот увидите. Если только их не растащат. Свободная вещь! – Инженер, как все болельщики, он любил пофилософствовать и делать прогнозы. – У нас ведь как бывает: появилась молодая команда – глядишь, слетается к ней воронье, чем бы полакомиться. Самим-то воспитывать хлопотно, а тут готовенькое. И грабят на корню.