Василий Козаченко - «Молния»

Паровозу на маленькой станции развернуться было негде, и он больше простаивал. Да и вообще со всей работой отлично справлялся помощник, а отец тем временем беседовал с сыном - показывал, объяснял машину.

Там, на паровозе, от его угрюмости и молчаливости не оставалось и следа.

Выпив, отец становился разговорчивым, ласковым, даже веселым. Выпивал он изредка, обычно в получку, в свободное от рейсов время выпить мог порядочно, но пьяным Максим его никогда не видал. Так только, навеселе. Тогда у него можно было спрашивать и выпрашивать все, что угодно, даже складной ножик с пятью лезвиями, штопором, вилкой и ножничками. Правда, только поиграть.

Матери мальчик совсем не помнил. Так вышло, что от нее не осталось даже фотокарточки. Он только слышал, что была она красивая, но болезненная. Да еще однажды за выпивкой приятель отца и бывший его учитель на паровозе, а теперь старенький путевой сторож Яременко удостоверил по-своему, что Максим вроде очень похож на мать.

- Этот у тебя счастливым будет, - сказал захмелевший Яременко отцу, кивая на Максима. - Лицом мать, а силой и характером в тебя. Такой висельник растет, - земля под ним горит!

Учился Максим хорошо, хотя почти никогда за уроками дома его не видели. Зато часто встречали то на станции, то около завода, на речке, а то, случалось, и в чужом саду "шкодил", как говорила бабушка Вустя.

Громкая слава озорника и сорвиголовы годами сопутствовала Максиму. Хотя "шкодил" он не со зла, часто сам понимал, что хватает через край, даже каялся, но такой уж у него был нрав - непоседливый, горячий, ко всему любопытный.

Мальчик рос смелым и правдивым. Прыгал с десятиметрового мостка в реку наравне со взрослыми парнями; темной ночью один, к удивлению и восхищению девчонокодноклассниц, проходил через большое кладбище, заросшее кленами, вязами и бузиновыми кустами. И если случалось, что за его проказы наказывали другого, он не боялся встать и громко, не хвастаясь, но и не без мальчишеской гордости сказать:

- Это сделал я.

Но порою, когда этого требовали нерушимые законы мальчишеской дружбы, от Максима нельзя было добиться слова - ни просьбами и обещаниями, ни отцовым ремнем. Время от времени этому ремню приходилосьтаки исполнять свои педагогические обязанности. И исполнял он их, надо сказать, со всею добросовестностью.

Заметных результатов обычно не оказывалось, но этим обстоятельством отец не слишком огорчался. В душе он даже хвалил сына за твердость и стойкость.

- Каторжник сибирский, но молодец! - неторопливо разглаживая густые усы, говорил старик, когда Максим уже не мог его услышать. - А крепкий все-таки казачище растет...

Были у Максима и свои мальчишеские мечты: побороть не только всех своих соучеников по классу, но и стать чемпионом своей улицы среди однолеток; переплыть широченный заводской пруд на сколько-нибудь секунд быстрее абсолютного чемпиона этого дела молодого механика МТС Вани Павлюченко; иметь собственный велосипед, настоящий радиоприемник и научиться самостоятельно водить если не автомашину, то хотя бы трактор. Но самой заветной была, разумеется, мечта стать, как отец, паровозным машинистом.

До конца, до самозабвения захватывали Максима две вещи - кино и техника. Кино могло заменить ему все, все возможные и доступные для него виды искусства и наук, за исключением, конечно, техники. Он ни про одну кинокартину ни разу не спросил, интересная ли она, а только где и когда идет. Все фильмы казались ему чудесными. И были среди них такие, которые он умудрялся посмотреть по два, три, а то и по пять раз.

Если у какого-нибудь шофера спускал посреди дороги скат, Максим обязательно ему помогал. А когда ему выпадало счастье видеть, как шофер разбирал или собирал в моторе какую-нибудь деталь, это было для него настоящим праздником. Он останавливался, смотрел, советовал и приходил в себя, только когда мотор был собран, карбюратор прочищен, а колесо смонтировано.

Тогда только Максим вспоминал, что наступил вечер и что бабушка, пославшая его за солью, должно быть, не дождавшись, уже несколько раз бегала на базарную площадь, обошла всех соседей, изболелась душой...

И хорошо, если, возвращаясь домой, Максим знал, что отец придет из рейса только послезавтра. Так ведь не всегда в жизни все удается.

И еще одна любовь была у мальчика - любовь, правда, тайная, которой он почти стыдился.

В третьем классе учителем у них был Трохим Трохимович. Наверное, учитель хорошо знал свое дело - достаточно сказать, что дети все как один любили его.