Василий Козаченко - «Молния»

Полицию к следствию и близко не подпускать! Ну, и того... Так, слегка, профилактически, чтоб этот человек понял, в чьи руки он попал, и готовился к худшему.

Но только для страха, потому что эта... ну, как его там... эта птица сейчас на вес золота. Ниточка! Ну что ж, следите за всем и ждите нас в гости, батенька Шропп!

7

На следующее утро оберштурмфюрер Пауль Иозеф Форст собственной персоной прибыл в Скальное на немецкой фронтовой машине, на которой обычно перевозят мотопехоту. Брезент, натянутый на железные дуги, напоминал цыганский шатер. В кузове на деревянных лавках разместился целый взвод солдат.

В местечко машина въехала очень рано, когда еще не закончился введенный Шроппом комендантский час.

Машина остановилась во дворе райпотребсоюза, где теперь находилась дорожная войсковая часть "Тодт".

Солдат разместили в казарме охраны концлагеря - переоборудованном помещении районной библиотеки. Они сразу разбрелись по местечку. Одни толкались на железной дороге среди пленных и людей, выгнанных на строительство колеи, другие шатались по базарной площади, скупая за бесценок, а то и просто отбирая все, что попадалось на глаза из съестного. Все они были в обычной солдатской форме. Да и вообще - кто там разберется, где солдаты, а где СД. К тому же никто про это СД еще и не слыхивал.

Пауль Иозеф Форст также приехал в обычной, без знаков различия, солдатской форме. Хотя каждому, кто захотел бы приглядеться к нему повнимательнее, не могло не броситься в глаза, что вид у этого "рядового"

слишком уж выхоленный.

Форсту было около тридцати лет. Довольно полное, в меру румяное, с правильными чертами лицо, большие серые глаза. Белокурые, чуть рыжеватые волосы коротко острижены и старательно приглажены. На темени виднелась небольшая продолговатая лысинка. И хотя толстяком его не назовешь, но весь он какой-то сдобный. Всегда веселый, говорливый, приветливый. На пальцах выхоленных рук несколько перстней.

Сразу же по приезде Форст зашел к фельдфебелю Шроппу.

- Здравствуйте, здравствуйте, дорогой! - еще с порога, весь сияя, проговорил он. - Очень, очень рад вас видеть! Прошу извинить за беспокойство. Я ненадолго.

Всего на несколько минут. Прежде всего, если не трудно, покажите мне эту самую... ну... листовку, или, выражаясь по-здешнему, поэтичнее, мотылька.

"Мотылек", который, как драгоценное сокровище, хранился в сейфе за семью замками, он осмотрел внимательно, со всех сторон. Потом спросил:

- Больше вам таких не попадалось?

- Ни одной, никому и нигде! - ответил Шропп.

- Еще появятся. Наверное, в такие руки попали, которые кому не надо не показывают, прячут. Вот увидите, что я прав. - Он повертел в руках листовку, посмотрел на свет. - Кустарщина, конечно, но... сделано не так уж плохо. Рука опытная. Вы мне, дорогой мой, если, конечно, вам это будет не трудно, добудьте-ка продукцию вашей типографии - какие-нибудь там бланки или еще что... А всего лучше, если это возможно, найти бы их районную газету. Выходила тут такая, называлась "Колхозная правда". Ну вот, пока что все. Арестованного я сейчас смотреть не буду. И вам не советую утруждаться.

Разве только... ну да, на ночь один-единственный разок проверить. С профилактической, конечно, целью. Знаете, когда человек крепенько уже заснет, приподнять и так слегка всыпать... Но чтоб свеженький мне был, как молодой огурчик. Да-да, здоровый и со здоровой памятью.

Думаю, что лучше бы покуда ни Гуго, ни этого вашего Дуську к нему не подпускать. Пусть кто-нибудь другой, кто на руку полегче. Вы, конечно, его не допрашивали, как мы условились?.. Нет?.. Вот и спасибо, и чудесно.

Ну, не буду вас больше задерживать. Спасибо. Адью, дорогой! Не волнуйтесь и принимайтесь за свои повседневные дела. На меня не обращайте внимания. Я тут у вас хочу немного отдохнуть, погулять, знаете, на свежем воздухе денек-другой.

Так обер-лейтенант СД Форст представился в Скальном рядовым - писарем какой-то тыловой части. Он довольно-таки неплохо говорил по-русски и по-украински, потому что среди его предков была, видите ли, какая-то не то русская, не то польская бабка. Потому-то он вступал в разговоры с каждым встречным и любил, даже настаивал, чтобы к нему в беседе обращались по-нашему- Павел Иванович (он выговаривал: "Павиль Иваковитш"), ему это очень нравилось.

В Скальном его сразу заприметили и даже передавали от соседа к соседу:

- Какой-то такой немчик тут приблудился, как оса настырный... А так ничего себе, приветливый, вежливый.