Виктор Некрасов - Записки зеваки

Обнаружил я, вернее, учуял повышенный интерес к деньгам у французов. Растущие цены и дороговизна жизни не последние темы в разговорах. «Oh! C'est trop cher!» [20] О! Это слишком дорого! (фр.) . куда чаще встречается, чем русское «Нравится — покупай». Французская мама не поступит, как моя, когда я, четырёхлетний карапуз, проходя мимо магазина игрушек, требовал сначала un bateau [21] Кораблик… с моряком… с двумя… тремя… четырьма… «много моряков» (фр.) . (тогда я ещё говорил по-французски), потом avec un marin… deux… trois… quatre и, наконец, заливаясь слезами, «plein de marins» [22] Кораблик, полный моряков (фр.) . . Нарушая все педагогические каноны, мать заваливала детскую моряками и корабликами. Для меня на всю жизнь этот «bateau plein de marins» — синоним не только моей жадности, но, может быть, и неразумной, но такой родной, русской щедрости.

Что и говорить — швыряние деньгами не французская черта. Расчётливость и умение разбираться в разного рода финансовых комбинациях куда ближе этой нации д'Артаньянов (а не был ли он, часом, армянином с «ц» на конце?). И не без некоторого налёта грусти скажу, что черта эта стала, увы, не чужда и тем русским, которые давно живут во Франции. Вот маленький забавный рассказик.

Разговор за чайным столом милой русской семьи, живущей в Париже с двадцатых годов. Рассказываю о своём друге, полуфранцузе, полуукраинце, запутавшемся в каких-то банковских операциях.

— Забавно, — говорю я, — вот он сидит передо мной, уткнувшись в «Le Monde», и что-то пытается сообразить по поводу своих акций далёких южноафриканских золотых копей и никак не может решиться, продавать ему или не продавать золотые слитки. А давно ли это было — наша киевская кухня — любимое место вечерних разговоров — и до глубокой ночи, до часу, до двух всё об одном и том же — о лагерях, психушках, обысках, вперемежку с ОВИРами, таможнями, очередными историями о том, что того выпустили, а того нет… А сейчас вот сижу и слушаю про акции, копи, слитки… Смешно…

Моя хозяйка вдруг встрепенулась…

— Кстати, Саша, ты «Le Monde» смотрел сегодня? Говорят, золото опять упало…

Вот так-то…

Нет, я несправедлив. И жаловаться мне грех. До сих пор ничего, кроме внимания, радушия и желания помочь кто как может, я здесь, во Франции, а до этого и в Швейцарии, не встречал. Только благодаря этому я спокойно могу закончить начатое в Киеве — добрые парижане создали мне такие условия для работы, о которых я и мечтать не мог — тишину, уют, покой — остаётся только не подкачать, ведь здесь, в Marlotte, жили и творили «не аби хто» — Мюрже, Альфред де Мюссе, Золя, Оскар Уайльд, из художников — Сезанн, Ренуар, Сислей, даже великий Коро. Рядом с нашим домом жил Сарасатэ, а чуть подальше — Жак Тибо…

И всё же француз для меня ещё загадка. С русским, говорят, надо пуд соли съесть, прежде чем разобраться в нём. А с французом? Иногда мне кажется, что он мудр, скептичен, порою циничен, иногда — что наивен до предела. «Нет! Нет! Если у нас и победят коммунисты, всё будет совсем не так, как у вас. Вот увидите. — И тут же, понизив голос: — Но они никогда не победят…»

Я вспоминаю рассказ Эренбурга о его беседе с Хосе Диасом, председателем или секретарём испанской компартии.

Эренбург его спросил:

— Когда вы победите, вам, наверное, придётся запретить бой быков. Это ж негуманно, кровавое зрелище, разжигает нездоровые инстинкты.

Хосе Диас грустно улыбнулся.

— Да, придётся, очевидно, запретить. Но на последнюю корриду я всё же пойду. И всю ночь потом буду плакать.

Прогулка была парная — я и мать.

Больше всего в жизни она любила гулять. В ту зиму было холодно, поэтому мы сначала долго одевались. Процедура была сложная — одна кофта, на неё другая, затем тёплый шарф, вызывавший всегда сопротивление — «шерстит», затем демисезонное пальто — мы приехали осенью, и в Москве нас застигла зима, — на ноги валенки, на руки тёплые заячьи рукавицы. На носу пенсне — самое сложное, так как оно сразу же на морозе запотевало.

В последние годы мама в пенсне уже не нуждалась — так называемая компенсация зрения, — но она к нему привыкла и не хотела расставаться даже во время воздушных тревог, когда ей, врачу вокзального медпункта, надо было надевать противогазовую маску. Вместо пенсне приходилось пользоваться лорнетом — сочетание для тех лет довольно забавное.

Итак, мы одеты. Выходим. Куда же направить свои стопы? Всё зависит от ветра. Сегодня он дует в эту сторону, поэтому мы идём в ту — к мосту.