Анатолий Соболев - Награде не подлежит

Она мыла пол. Костя деликатно кашлянул.

– Ой! – испуганно выпрямилась Люба и торопливо опустила подол юбки, прикрывая голые коленки.

Костю бросило в жар от ее стыдливого жеста.

Лицо Любы было красно от наклона, вспотевшие темные волосы растрепаны. Тыльной стороной мокрой ладони она откинула их с глаз, и Костя увидел круглое лицо со вздернутым носом и карими, с косым монгольским разрезом, глазами. Черные брови были вразлет. Оттого, что глаза ее слегка косили, взгляд был ускользающ, неуловим и, казалось, таил усмешку.

– Я за нитками, – сказал Костя. – Ниток у вас не найдется?

– Господи, вот напугал! Аж сердце зашлось. – Она утерла рукой вспотевший лоб, весело оглядела его бойкими, с озорным блеском, глазами, и шалая улыбка заблуждала по ярким полным губам. Совсем не было заметно, что у нее «зашлось сердце».

– С праздничком тебя! С победой! – пропела она и, вдруг шагнув к нему, звонко чмокнула его прямо в губы.

Он вспыхнул – его впервые в жизни поцеловала женщина.

– И вас тоже, – выдавил Костя из пересохшего горла.

– С праздником великим! – все так же нараспев повторила Люба. – Ты чей будешь?

– Реутов, – простодушно ответил он, еще не придя в себя от поцелуя, еще ощущая прикосновение ее влажных горячих губ.

Люба засмеялась, обнажив мелкие белые и ровные, как на подбор, зубы, а Костя опять залился краской.

– Я говорю, кто ты? Чей? – Она с интересом глядела на него.

– Я водолаз, – растерянно сказал он. «Вот заладила: чей да чей?»

– Водола-аз! – с искренним удивлением протянула она и приветливо улыбнулась. – А чего я тебя не видала? Новенький?

– Вчера приехал. – Костя отводил глаза в сторону, стараясь не глядеть на ее босые ноги.

Люба заметила это, и улыбка скользнула по ее губам, оставив нетающий след.

– Дадите ниток?

– Ниток тебе? – будто впервые услышала она, все еще придерживая непонятную улыбку в уголках рта.

– Ниток, – зло сказал Костя, собираясь уже повернуться и уйти.

– Каких? Чего шить собираешься?

– Черных.

Что он будет шить, Костя умолчал. Не мог же он сказать ей, что у него лопнули по шву штаны в шаге.

Бросив тряпку в таз, Люба вытерла руки о подол и на цыпочках, невесомо и быстро прошла по свежевымытым половицам к окну, открыла железную зеленую баночку из-под леденцов на подоконнике и вынула из нее катушку черных ниток.

– Много тебе? – вполуоборот спросила она. Костя пожал плечами, он не знал, сколько надо, да еще и для Лубенцова требовалось. Люба наматывала нитки на свернутую бумажку и косила на Костю глазом, и этот скользящий взгляд смущал его.

На фоне светлого окна была хорошо видна ее крепкая, плотно сбитая фигура. Полная белая шея была обнажена, невысокая грудь туго обтянута старенькой, но чистой желтой кофточкой.

– Бледненький какой, худенький, – сказала она, возвращаясь от окна. – Водолазы ваши вон какие... гладкие, а ты... Чего такой?

– Я из госпиталя, – недовольно ответил Костя.

– Из го-оспиталя, – нараспев повторила Люба и жалостливо посмотрела на него. – То-то, гляжу я, бледненький какой. Раненый был?

Костя снова полыхнул огнем. Не надо было говорить ей про госпиталь, начнет еще выпытывать.

– Пойду я, – сказал он, будто попросился, когда она подала ему нитки. – Спасибо вам.

В кубрике его встретил острым взглядом Лубенцов.

– Что-то долго ходил. Дала – нет?

Костя показал нитки.

– Гляди-ка! – хмыкнул Лубенцов. – Ну, парень, чует мое сердце – разговеешься ты ради великого праздничка.

– Лубенцов! – недовольно окликнул его мичман Кинякин.

– Чего, мичман? – обернулся старшина.

– Ничего, – сердито буркнул Кинякин. – Язык больно у тебя...

– Язык как язык. Чего тебе-то? Девка вон какая икряная ходит. Это ж такое добро пропадает!

Лубенцов горестно покачал головой, матросы разулыбались, а мичман сердито спросил:

– Обзарился?

– Аж зубы ломит, Артем. – Лубенцов подмигнул, черным озорным глазом. – Такая нетель пасется, молодая коровка!

Мичман крякнул с досадой и вышел из кубрика. А Костю то жаром обносило, то в холод бросало: Любин поцелуй еще жил на его губах.

В обед прибыло начальство с базы: командир аварийно-спасательного отряда, болезненно-толстый, страдающий одышкой, с багровым отечным лицом инженер-капитан второго ранга Ващенко, и с ним водолазный специалист отряда младший лейтенант Пинчук, подвижный, остроносый, с выискивающим прищуром все примечающих глаз.

Командир обошел короткую шеренгу матросов, полюбовался ими, прогудел замешенным на хрипотце голосом: