Федор Панфёров - Бруски. Книга II

– Начинаю, граждане!

Шлёнка дрогнул, рванулся. Чижик чирикнул ножом и отбросил в сторону на раскаленный песок ухо, похожее на соленый груздь.

– У-а-ва! – взревел Шлёнка.

На плечо хлынула кровь – алая, густая… Толпа ахнула. Где-то пронзительно вскрикнула баба, и вновь все смолкло. Налегая друг на друга я жмурясь от страха, широковцы задышали громко, как лошади в тяжелой упряжи. Чижик медлил. По лицу у него судорожно забегали живчики, из глаз брызнули слезы. Он вытер кулачонком слезы и потянулся ко второму уху, уже лепеча:

– Казню, граждане!

Петька Кудеяров топтался в стороне и, перебирая под сапожным фартуком руками, пугливо всматривался в круг. Вдруг он, захлебываясь, закричал:

– Сте… Степан… Огнев!

Толпа повернулась, расступилась, точно ее кто-то разрубил огромным тесаком. В круг вполз Степан, поднялся на ноги и, покачиваясь, глядя только на нож, загораживая собою Шлёнку, положил руку на плечо Чижика. Чижик от неожиданности растерялся и разинул маленький круглый рот.

– Что! Овцу собрался колоть? – проговорил Степан.

– Пусти, Степан. Пусти! Баю, пусти. Грех на себя беру.

Степан болезненно улыбнулся.

– Грех? Твоим грехом Лукерья сыта не будет. Наедет милиция, перевяжет полсела – вот тебе и грех твой.

Он посмотрел на Чижика, на толпу. Разъяренный маленький Чижик, похожий на сердитого скворца, рассмешил его. Но серьезность, сосредоточенность мужиков его удивили. Казалось, они совершают какое-то огромное дело, совершают его с достоинством и упорством. Такие упрямые, сумрачные, непокорные лица Степан видел у мужиков и у баб, когда они брали в руки иконы и шли вокруг села с крестным ходом. Вползая в круг, он был уверен, что они послушаются его, застыдятся и разойдутся по домам. Достаточно и того, что совершилось на поливе в долине, – побоище в долине образумило их: не напрасно же они потом несколько дней толпились у его двора. И сейчас, всматриваясь в их лица, он крикнул громче:

– А перевяжут – не помилуют, годика на три запрут. Тогда не одной Лукерье доведется без мужика страдать…

Широковцы уткнули глаза в песок на окровавленное ухо, а Никита Гурьянов, вздернув бороду, в упор посмотрел на Степана.

– Вора, жулика защищаешь! – подхлестнул он и скрылся за спины мужиков, расталкивая их, как кабан камыш.

– Эдак, эдак! Племяша зарезал! – и, размахивая ножом, Чижик наскочил на Степана. – Ты дашь мне племянника? Дашь? А-а?

– Дам! – сказал Степан и, неожиданно для себя, одним взмахом выбил у Чижика нож, затем чиркнул им по скрученной веревке, освобождая руки Шлёнки, и твердым шагом, оставляя на песке ямочки, пошел вверх. Выйдя из круга, он толкнул за себя Шлёнку и повернулся.

Из-под горы, залитые знойным солнцем, на него смотрели сотни злых глаз.

– Что? Озверели? – чуточку обождав, медленно заговорил он: – Знаю, отчего озверели. Хлеб горит – оттого и озверели.

Злые глаза замигали часто, подернулись влагой.

– Ну-да, ну-да! – Петька Кудеяров даже подпрыгнул. – Через это. Через это самое… Может, через него, то-ись через… за восемь пудов хлеба и прирезали… Ба-атюшки, а? За восемь пудов!

– Племяши! – заскулил Чижик и заметался перед толпой. – Стоите? Сложа руки стоите, а? А Васярки нет. Нету Васярки. Нету ведь. А вы уши… уши развесили. А? Племяши!

Из толпы в круг к Чижику выскочили племяши. Было их восемь человек. Бородатые и бритые, с вытянутыми руками, ощеря зубы, они во главе с маленьким Чижиком пошли вверх.

– Ножик отдай! Отдай, головорез! Племяши! Ро-одненькие! – требовательно и угрожающе кричал Чижик.

От выкрика у Степана заискрился в глазах смех, но тут же они сделались пасмурными. Видя, что племяши начинают его обходить и хотят вырвать Шлёнку, как волки собаку из-под амбара, он отпрянул к красному камню.

– Шлёнка! Защищайся! Убьют, – предупредил он и первый скрылся за красный камень.

Шлёнка сильными руками вцепился в сосенку. Та, дрогнув иглами, заскрипела. Шлёнка взмахнул ею над собой и через голову Степана метнул в ноги племяшам. Племяши перескочили через сосенку и, согнув головы, издавая рык, скуля, кинулись вверх.

Из-под горы, нарастая, понесся гул. По гулу Степан не мог определить, на чьей стороне широковцы, и, зная, что теперь их не заставишь рассуждать, решил, не бросая ножа, защищаться от каждого. Увидав, что с горы к нему на подмогу бегут артельщики, он высунулся из-за красного камня, пригрозил племяшам Чижика.

– Стой! Куда полезли?

Те замялись, затем гикнули в один голос и, встряхивая головами, метнулись на Степана.