Андрей Платонов - Рассказы.Том 2

— Что ж, я, что ль, буду тогда, по-твоему, виноват! — воскликнул Харчеватых. — Все одно тут лес замертво лежит!

— Нет, товарищ старшина, — ровным голосом говорил красноармеец, — лес этот живой, в нем новая поросль пошла, а деревья постарше тоже не все умерли, многие потом оживут, я здесь вырос и знаю — деревья валит буря, убивает молния, а они опять потом живут или у них дети бывают…

Харчеватых слушал, а сам улыбался знающим, довольным, обширным лицом:

— Так ты же чушь и невежество мне говоришь, отсталый ты человек! Ты приходи ко мне в четверг на консультацию — я тебе все объясню в целости. Ты науки и техники давно не знаешь! Теперь же нам песок дороже хлеба, может быть, нужен! Из песка же оконное стекло делают! А сколько нам нужно стекла? Да стекло это тоже еще мало дело. Из стекла теперь материю, шерсть и сукно готовят! Понял теперь? А в будущем и еще достигнут кой-чего — может, ты сам будешь еще варенье кушать из песчаного сырья… Песок разводить нужно, а не губить его! У тебя, я вижу, какое-то неверие во что-то есть!

И Харчеватых тут же начал ворочать тяжелый остаточный камень из-под фундамента избушки, изнемогая в усердии ради желанной цели.

— Ишь ты, дьявол, неподатливый какой!.. Смешно и забавно тут будет! Мороженое, компот в чашках, двор смеха в загородке. Я в больших довоенных населенных пунктах бывал

— в Москве, в Борисоглебске — и все там видел, все постиг, а теперь обратно свою науку стране отдаю… И тут же силомер будет и труба — на звезды глядеть: где, что и как там, отчего все произошло и куда потом денется; оказывается, мы все из тумана явились — так выходит по науке. А дальше — дальше еще лучше будет!..

Харчеватых возбудился от своего воображения и кричал тонким, но убежденным голосом из маленького рта, расположенного посреди большого, пространного лица, полный явственного представления о близком будущем времени.

— Дальше — вон видишь где — там буфет откроют: харчи, жидкие напитки, вафли, изюм, простокваша, блины, холодец, горячая говядина — что хочешь! Тут целый парад красоты будет, тут прелесть что такое начнется! А ты что стоишь? Говори — хорошо ведь получится?

— Хорошо, — коротко и задумчиво сказал красноармеец.

— А горелое, павшее дерево это тоже в дело пойдет, а золой и мусором мы овраги засыплем, — я всему найду свое улучшение… А сам я потом, если мне состариться когда- нибудь придется, сам я силомером здесь буду заведовать либо конфеты в бумажки заворачивать,

— легкая, чистая работа! Туда-сюда, и день прошел, и не уморился, и деньги заработал, и сыт по горло: везде же знакомство: и на кухне, и в буфете — где пирожок возьмешь, где жамку, где щей с ходу похлебаешь… Так и жизнь доживешь — незаметно, а приятно, в полный аппетит, культурно, с удовольствием, чувствительно и неутомимо вперед!..

И здесь Харчеватых, расшевелившийся всем своим вспотевшим туловищем, запел от радости песню затейников:

Однако Харчеватых не успел закончить эту песнь веселья, потому что он увидел начальника тыла армии, генерал-майора, стоявшего невдалеке и, наверно, уже издавна слушавшего его.

Генерал молча дышал тяжелым сердцем и ничего не произносил, ни осуждения, ни наставления. Харчеватых сейчас же явился на всякий случай перед лицом генерала и вытянулся, как следовало по службе, замерев дыханием. Генерал тихо плакал печальными слезами.

— Разрешите обратиться, товарищ генерал-майор!

— Обращайтесь, обращайтесь, старшина.

Харчеватых тут же сообразил, как нужно немедленно улучшить состояние генерала.

— Я больше не буду, товарищ генерал-майор… Я сейчас же подвину камень обратно на место, а всю поросль, что ошибочно, бессознательно я топором нечаянно повредил, я нынче же посажу обратно, и она еще лучше будет расти. А деревья, какие чуть-чуть я подсек, так я им ранки глиной замажу, они ничего не почувствуют. А что повалил я там одну иль две сосны — это нам на пользу пойдет, на кухню все равно топливо неминуемо нужно… Я теперь, товарищ генерал-майор, все ясно предвижу, что мне необходимо немедленно делать!

— А вот что нам с тобой надо делать, счастливый корнеплод, я не предвижу! — сказал генерал.

— Разрешите — я умру за отечество! — попросился Харчеватых.

Генерал отер платком лицо и задумался.

— Нет, того не надо, корнеплод! Не всякая смерть нужна отечеству, и даже подвиг ему не всякий полезен.