Акакий Гецадзе - Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

От невозмутимого спокойствия свата я ещё больше разгорячился. Клянусь, что погрузись я в это мгновение в холодную Риони, река бы закипела. От его откровенной наглости язык мой прилип к гортани, и я не смог вымолвить ни слова.

— Не ерунди, Кантеладзе, — продолжал он, — что, девушка сбежала от тебя в дороге?!

— Арета!.. — я бросил одно это слово, но сколько в нём было пылавшей ярости!

Арета заглянул в шатёр.

— Ба! Да она здесь! Здравствуй, Пасико! — он почтительно склонил перед ней голову и снова повернулся ко мне: — Будет! Не одними же шутками кормиться! Ты теперь женатый человек, и от тебя уже требуется больше степенности и выдержки. Да не ворочай, как бык, глазищами! Такую красотку помог я тебе похитить, подарил тебе радость, достойную царевича, а ты ещё недоволен? Ну, хватит хмуриться, иди, поцелуй меня в лоб!

— Да в твой бесстыжий лоб пулю надо всадить!

— Так, значит, не хочешь отблагодарить меня за труды и теперь ищешь причины поссориться? Теперь вы вместе, жених с невестой, своего добились и решили обдурить меня? Вы так своих детей обманывайте, когда они будут у вас, а я вам не лялька, меня не проведёшь! Я в своём деле собаку съел! Плюнь мне в лицо, если я не получу своего!

— Чтоб до этого в твоём дворе собака не залаяла, петух не пропел да очаг не загорелся, пока тебе Караман даст что-нибудь!

— А вот видишь? Говорил же я! Значит, ты, зять, хочешь плюнуть мне в душу?

— Ты и плевка недостоин! — но огонь ярости потух уже во мне и бешено колотившееся сердце моё чуть успокоилось, и я печально произнёс: — Что же ты со мной сделал? Не стыдно тебе перед богом?

— Что произошло, Караман? Скажешь ли ты мне наконец?

— Чтоб тебя сразил гнев святого Георгия! Ты ещё спрашиваешь? Думаешь, Караман глупее тебя? Как будто ты сам не знаешь, что со мной вытворил! Сначала показал мне в реке прекрасную, как радуга, форель, а потом заставил меня выловить эту жабу!

— Господи-боже, спаси и помилуй! — перекрестился Арета, скосив при этом взгляд в сторону бараконской церкви.

— Разве не ты меня умолял: помоги, мол, похитить девушку, и я, глупец, подставив лоб пуле, преподнёс её тебе на подносе. Что же тебе ещё надо?

— Я тебя солнцеликую просил похитить, а не эту бабу-ягу! Где твоя совесть? Кого ты мне подсунул?

— Бессовестных в Кантеладзевском роду ищи! Не пойму только, чем ты недоволен? Кого же ты хотел похитить, тупоумный?

— Кого… Цицино!

— Поглядите вы на этого плутишку! Знает, что у меня нет свидетеля, бесстыжие твои усы! Разве ты хоть раз упоминал про Цицино?

— Так я ж весь вечер вокруг неё вертелся… Неужто надо было кричать об этом?

— Постой, постой! Когда ты пустился в пляс, вспомни, кого ты пригласил?

— Кого… Пасико.

— А потом вспомни, какие ты ей слова пропел? Не оторвусь, мол, от тебя, как бычок от соли! Если ты забыл об этом, то я хорошо помню.

— Клянусь, эти слова были предназначены другой.

— Да ты и вовсе рехнулся, брат! Танцевать с одной, любить другую… Кто тебе сейчас поверит? Ишь, ты! Ложь-то, она на коротких ногах ходит. Впрочем, если Пасико тебе не нравится, никто не заставляет! Могу сделать одолжение, — вручу обратно отцу! Тем более, жаль ему было отдавать тебе именно её, а не Цицино.

— Сделай ты это добро, а я бессовестным буду, если не дам тебе сто золотых монет.

— А может, ты и сейчас бессовестный? У кого же я потом выпрошу сто золотых? Если девушка нетронутая, я её сейчас же и заберу. Отчего бы и нет? И не надо мне от тебя ничего: ни золота, ни дворцов! Только ответь, возвращаешь её такой, какой она была?

— Откуда же я знал?..

— Что? Что? Не хотел жениться, а сам лёг рядом и ещё болтаешь о совести?

— Ночь была и…

— Ну и что с этого? Хочешь, чтоб её отец меня убил и тебя прикончил? Ведь Оман на весь белый свет славится, как честный человек!

— Арета!..

— Эй, Дианоз! С той стороны обойди, здесь они! Быстрей! Как бы не убежали! — послышался в это время голос Омана.

А вскоре показался и сам он. Соскочив с коня, отец Пасико бросился к шатру и обнажил длинный кинжал, сверкнувший на солнце.

— Караман Кантеладзе! — завопил он. — Ты осрамил, опозорил меня на весь белый свет! Обесчестил мою семью! Раз так, пусть кинжал рассудит нас с тобой!

Я не успел даже дотронуться до рукоятки своего кинжала, как Пасико в мгновение ока закрыла меня своим телом, а потом бросилась перед отцом на колени и стала его молить:

— Меня убей! Я одна во всём виновата! Караман ни при чём. Я полюбила его и… согласилась… я, я виновата!