Как-то вечером мы были одни в комнате Анатолия, целовались. Вдруг он опрокинул меня на тахту. Я, конечно, легко высвободилась, но заплакала. А он стоял передо мной с трясущимися губами и растерянно твердил:
— Ну что ты? Что ты?.. Моя любимая!.. Родная!..
Я сказала:
— Я больше не могу так!.. Я вся измучилась! Я не могу так… до свадьбы!
И он решился. Взял меня за руку, вытер мне слезы, одернул свой пиджак, и мы пошли в столовую.
Кузьма Михайлович сказал;
— Ну что ж… Вот и хорошо! Поздравляю! Софья Сергеевна заплакала, но тоже обняла меня и поцеловала.
А на следующий день, в воскресенье, я впервые с родителями приехала к ним. Было что-то вроде помолвки. Все обошлось хорошо. Отец с Кузьмой Михайловичем вспомнили даже каких-то общих знакомых по заводу.
Мама откровенно восхищалась их квартирой и обстановкой, это льстило Софье Сергеевне. И все четверо сразу же и тактично нашли приемлемую форму взаимоотношений: мы с Анатолием любим друг друга, решили пожениться, а их родительское дело всячески способствовать счастью детей. И — все. Остального пока касаться не следует, незачем, время само покажет.
После традиционного воскресного обеда мама пригласила их к нам. И у нас им тоже понравилось.
Когда они уехали, мама, убирая со стола, облегченно и радостно сказала:
— Ну, отец, теперь нам с тобой хоть на пенсию! Все, слава богу!..
Отец молча кивнул ей и внимательно посмотрел на меня, точно о чем-то догадываясь. Не в правилах мамы было что-нибудь скрывать.
— Ничего, ничего! — сказала она. — Жизнь прожить — не поле перейти, всяко бывает. Сживутся — слюбятся.
— Оно-то так, три-четыре…
И вот когда у меня в жизни, казалось, все уже решилось и устроилось как нельзя— лучше, пришла беда. Или счастье. Я до сих пор не знаю… И все почему-то думаю, что именно с этого, наверно, и началась моя взрослая, в известном смысле, настоящая жизнь.
И это утро я тоже помню, как сейчас.
Я спрыгнула с подходившего поезда на платформу вокзала и вместе со всеми побежала на остановку автобуса. Очередь была длинной, вытянулась метров на тридцать. Анатолия не было. Значит, ждет у конструкторского бюро. Я должна была попасть, наверно, в третий автобус. Лица у людей были озабоченные, припухшие от сна. Мужчины курили, женщины нетерпеливо топтались. Я почувствовала, что на меня кто-то смотрит, и обернулась: не Анатолий ли? И встретилась глазами с высоким парнем; он стоял чуть поодаль от меня. Я вздрогнула: такое красивое лицо у него было. Волосы, льняные, волнистой шапкой, продолговатое загорелое лицо с чуть выпуклыми скулами, прямой нос с едва заметной горбинкой, по-женски красивый рот и сине-серые, прозрачные, живые глаза; они казались особенно яркими на коричнево-розовом от загара лице под выгоревшими, вразлет, бровями. Широко распахнутый ворот клетчатой рубахи открывал сильную, мускулистую шею. И плечи у парня были тоже сильные, широкие. Глаза его, неуловимо изменившись, вдруг стали озабоченно-серьезными. Гибким движением, не задев стоявшую между нами женщину, он дотянулся до моего плеча и что-то смахнул с платья.
— Спасибо, — неожиданно звонко и радостно поблагодарила я и приветливо улыбнулась.
А он, точно не услышав моих слов, уже растерянно, даже испуганно смотрел на мое плечо. Я тоже осторожно покосилась: на плече лежала двухкопеечная монета. Откуда она взялась?.. А он снова провел рукой по моему плечу: монеты больше не было. Я засмеялась. И он улыбнулся; нос его от этого как-то очень мило сморщился. Я посмотрела вокруг и только тут заметила, что день сегодня удивительно солнечный, яркий, небо высокое. И вдруг мне стало очень просто и хорошо, как бывает в такие солнечные утра, когда воздух еще чист и свеж: ощущаешь свое здоровое, легкое, сильное тело, а впереди — бодрый, приподнято-радостный день…
Подошел мой автобус. Я почему-то мельком подумала: а парню этому на каком? И усмехнулась: что это я?..
Народу набилось много, люди цеплялись за раскрытые двери. Садиться или подождать следующего? Я ведь все равно успеваю… И вдруг парень проговорил за моей спиной, как старый, знакомый:
— Подождем, пока места для инвалидов освободятся?
Ага, значит, он тоже на этом едет… Толстая тетка передо мной заслонила всю дверь, а сбоку еще заклинился худенький паренек: мне оставалось только место, чтобы поставить левую ногу да ухватиться одной рукой за поручень. И точно меня кто-то толкнул: ступила на подножку, просунула руку и повисла. И когда почувствовала, что парень этот тоже как-то примостился за мной, немного успокоилась. Потому, наверно, что все-таки спокойнее, когда не с краю висишь.
Читать дальше