Арон Эрлих - Жизнь впереди

Несмотря на то, что Евгения Николаевна вполне одобрительно отозвалась о мальчике, мать сразу ринулась в бой, громко крича и неистово жестикулируя.

— Загоняли детей, дышать им и то некогда! — воинственно жаловалась она всему собранию. — Шутка — сидят малые ребята за уроками до ночи! Ни пошалить им, ни поиграть. Так хоть бы жалели, считались… Ноль внимания!

Она обругала географа за то, что тот поставил ее сыну четверку, в то время как она голову свою прозакладает, если мальчишка всю географию от корки до корки не знает на «пять» с плюсом. Сильно досталось от нее и учительнице немецкого языка, она даже обозвала Капитолину Андреевну «фрицем», потому что у нее больше тройки не дождешься, хоть лопни от старания.

— Га!.. Тройку по немецкому! Это моему-то! — Она поворачивалась в разные стороны со сверкающими глазами, призывая все парты разделить с ней негодование. — Да у меня, понимаешь, старший сын на побывку приехал, — еще круче возвысила она голос и начала от слова к слову отстукивать кулачком по парте, — лейтенант он, из Германии, из самого Берлина сейчас, так он хоть обедать садится, хоть в кино идет, хоть сапоги чистит — обо всем с младшим братом исключительно по немецкому… А мальчишке — тройку? Большего не заслуживает?

Анечке казалось, что на глазах у нее прахом рассыпается союз, только что представлявшийся ей таким дружным. Обиднее всего, что другие родители за партами в классе не только не возмущались, не протестовали, но смеялись, как школьники, обрадовавшиеся: озорной выходке товарища. Да и сама Евгения Николаевна, по-видимому, вовсе не испытывала никакой: обиды, тоже улыбалась и только машинальными движениями ощупывала волосы у себя на висках и затылке, как будто проверяла, не растрепалась ли прическа от этакой бури.

Да что же они все! Анечка поднялась с места, готовая кинуться вперед и загородить собой Евгению Николаевну. Но в это время с задней парты поднялся человек в суконной гимнастерке, в сапогах с короткими: голенищами, подошел к разбушевавшейся родительнице и осторожно охватил ее плечи.

— Тихо, мамаша! — спокойно, но властно произнес он. — Наговорила — и хватит. Языку своему больше воли не давай, он у тебя, мало сказать, бестолковый. А садись и послушай лучше, что люди скажут… Ну будет тебе, будет, говорю! — прикрикнул он.

И, ошеломленная этим внезапным вмешательством, чувствуя на плечах неодолимый нажим крепких рук, грозная мамаша еще с раскрытым, но уже и безмолвным ртом свалилась на свое место.

— Простите, Евгения Николаевна, — обратился тогда к учительнице человек в коротких сапогах, — стыд какой! Не сердитесь на эту женщину, она, окромя смеха да еще, может быть, сочувствия к своему невежеству, ничего больше не заслуживает. Она и сама посидит, одумается и тоже устыдится всего того, что здесь намолола… А ты, мамаша, — поворотился он к усмиренной воительнице, — ты пойми, о чем тут разговор. К примеру, я сегодня в школу впервой пришел, а то все жена ходила. И мне нынче яснее ясного открылось, какое великое дело делает наша школа: не только, что уму-разуму учат здесь наших ребят, не одни только знания дают им, не зная устали, а еще о том болеют, чтобы души у них у всех распускались, как дорогие цветы у хорошего садовника, во всей своей красе и силе! Пойми это и не конфузь нас всех. — И, возвращаясь на свое место, он еще раз попросил учительницу: — Не принимайте близко к сердцу, Евгения Николаевна…

Анечка с облегчением опустилась на парту. Минуту спустя собрание потекло по прежнему руслу.

Трудный выдался сегодня для классной руководительницы седьмого «А» денек. С самого утра в школе, а уже стрелка часиков на ее браслетке перевалила за одиннадцать. Утомленным голосом пожаловалась Евгения Николаевна, что опять нет никого из Скворцовых: такой способный мальчик Толя, но что-то с ним случилось и опять у него двойка по Конституции.

— Харламов Николай!.. Ну, у Харламова, как всегда, пятерки. Сколько предметов, столько и пятерок… Но боюсь, Варвара Алексеевна, боюсь, что растет Коля чересчур самоуверенным. Я вас очень просила, чтобы пришел сегодня ваш муж. Вы передали ему мою просьбу?

— Владимир Павлович очень занят.

— Но вы сами говорили, что он очень тревожится за Колю. Как не выбрать времени хоть однажды поговорить в школе о родном сыне? Тем более если у самого назрели какие-то жалобы…

— Какие могут быть жалобы! За семь лет случая такого не было, чтобы Коля получил четверку, только пятерки! — и Варвара Алексеевна с достоинством поглядела направо и налево. — Какие же могут быть жалобы! Ну, а что касается поведения, то мой Коля на голову никогда не станет, за это ручаюсь!