Ахмедхан Абу-Бакар - В ту ночь, готовясь умирать...

— Ладно, уважаемый Нур-Махамад. Ну, спасибо за хлеб-соль…

— Да что там! Подождали бы, вот-вот жена должна вернуться.

— Мы еще попробуем ее угощение. До свиданья, Нур-Махамад!

— Доброго вам пути. Тысяча чертей! А все-таки мне приятно, что ты приехал, сынок, хотя я и не знаю зачем.

Из аула они сразу поехали в город, чему немало удивился Курбан. Сурхай сказал, что ему надо быть в Совете Министров, посоветоваться по очень важному для него лично вопросу…

Один за другим входили в кабинет председателя райисполкома депутаты райсовета. Возбужденно переговаривались между собой, делились новостями.

Самой радостной вестью было присвоение передовому чабану их района звания Героя Социалистического Труда. У всех в руках была свежая газета с портретом улыбающегося горца в папахе и в галстуке. Галстук, видно, ему одолжил фоторепортер.

Депутаты и работники райисполкома поздравляли друг друга с таким успехом. Но герой отсутствовал — значит, не по этому поводу их собрали?..

В десять часов пробили стенные часы. Сурхай, поднявшись с места, достал из внутреннего кармана пиджака письмо-треугольник, солдатское пожелтевшее письмо.

— Товарищи, прошу простить меня, — сказал он. — Я позвал вас, чтобы посоветоваться с вами, как с друзьями… Дело в том, уважаемые, что я на днях получил письмо от своего отца…

Он оглядел присутствующих долгим взглядом. Все были удивлены — все знали, что отец Сурхая, Али-Булат, геройски погиб на фронте тридцать с лишним лет назад. Какое может быть письмо?!

Председатель райисполкома поспешил рассеять их недоумение:

— Вы только не подумайте, что мой отец объявился, воскрес из мертвых — нет, он погиб. Письмо написано раньше и пролежало в земле Буртау-Шурми все эти годы. Я должен был его получить, когда мне было четырнадцать лет, а получил сейчас, когда мне сорок четыре. Чтобы понять, почему я собрал вас, надо прочитать это письмо. Пожалуйста, Марьям…

Сурхай протянул солдатский треугольник женщине средних лет, секретарю райисполкома. Марьям взяла его, развернула две тетрадные страницы. В напряженной тишине будто из далекой дали зазвучали слова:

— «Здравствуйте, мои дорогие! Прими от меня самые добрые пожелания, мать моих детей, милая Шуайнат. Не доставляют ли тебе печали и тревоги дети, не беспокоит ли тебя твоя болезнь? Я знаю, трудно тебе, родная. Сейчас всем трудно. Но ты береги себя, обо мне не тревожьтесь. Я жив и здоров.

Привет тебе, мой старший сын Сурхай, надежда моя и гордость. Тебе вчера исполнилось четырнадцать лет, ты у меня уже мужчина. Столько лет было и мне, когда умер мой отец, твой дедушка, от пули англичан в Темиргое, и у меня было две сестры и младший брат, а у тебя сейчас два младших брата и сестра. Ты, сын мой, за старшего сейчас дома в семье, будь достойным этого, помоги матери в ее тяжелой и трудной жизни. В день твоего рождения я дарю тебе свою папаху, сын мой, носи ее с честью, совесть твоя да будет чистая, как роса.

Сын мой, нет ничего тяжелее для человека, чем испытывать угрызения совести, как это происходит сейчас со мной здесь, в этом сыром окопе.

Мне стыдно перед тобой, стыдно признаться, и вряд ли бы я признался, не будь этой бумаги. Но я это делаю сейчас, глядя смерти в глаза, я это делаю, чтобы предостеречь тебя от подобного позора. В одном случае в жизни я проявил малодушие, и это обернулось подлостью с моей стороны по отношению к честному, верному человеку. Я воспользовался его доверием и бессовестно обманул его.

Этот человек — Таимхала Нур-Махамад, человек, с которым я с детства делил нужду и черствый ломоть чурека… Мне было поручено перегнать скот по госпоставкам до приемного пункта, где работал Нур-Махамад. По пути, когда я остановился в Азизла-Иниц, мой спутник сбежал, угнав с собой двух коров и двенадцать овец.

Я был беден, откуда мне взять такое добро? Я перепугался. И я очень боялся, что Нур-Махамад не примет скот с такой потерей, но он оказался в добром настроении и, не посчитав, велел направить скот прямо в загон.

Я срочно вернулся в аул в надежде продать саклю и собрать деньги, чтоб купить скот и вернуть, но мать нашел больную, а за саклю не давали и половины нужных денег. Думал, как-нибудь обойдется, у Нур-Махамада такой авторитет…

Тысяча смертей на мою голову, что я оказался таким слабым и ничтожным — какой позор! Возможно, сын мой, следствие еще не окончилось, ты отнеси это письмо к следователю. Пусть снимут вину с невиновного. А как только закончится война, я сам предстану перед судом.