Елизар Мальцев - От всего сердца

Варвара немного постояла, вздохнула и, перейдя большое пустынное поле, поднялась косогором к лесу.

Здесь было нежарко. Дремотно шумели дубы и сосны, с глухим стуком падали на землю шишки, срывались и лениво кружились в воздухе первые блеклые листья.

Отболевшее чувство рождало в душе Варвары тоскливую пустоту, и, сама того не сознавая, она грустила о том, от чего сознательно навсегда отреклась. Но это была не грусть о Силантии, а горькое сожаление о том, что ему она отдала лучшие годы своей жизни.

Дорога ныряла меж деревьев. Солнце пылало на нее косыми полосами из-за стволов.

Нежданно зеленоватый сумрак леса сгустился. Варвара увидела место недавнего пожарища, и у нее почему-то тревожно сжалось сердце. Перед ней стояла черная, обугленная роща. Огонь прошел понизу, пожирая на своем пути пеньки, кустарник, траву и, не в силах перепрыгнуть через песчаную дорогу, обхватил стволы. Но до зеленых, шумных крон не добрался. Сосны стояли теперь словно в черных чулках, а внизу сквозь угольную черноту земли уже пробивались острые ярко-зеленые перья травы.

Варвара долго стояла около вылизанной пожарищем рощи, потом в глубоком раздумье побрела дальше.

Шла и думала о прожитых годах. Она не считала себя старой, но все-таки молодые годы, когда все дается с легкостью, когда человеку еще ни на что не надо оглядываться, нет у него ни прошлого, ни ошибок, впереди одна ясная даль, — эти молодые годы ушли, и жизнь нужно было начинать почти что заново.

За опушкой бора пенился большой фруктовый сад, огороженный свежим сосновым штакетником.

Обливая льдистым блеском листву, солнце белило дорожки сада, пятнало тенями.

У калитки Варвара встретила Груню. Она стояла, как завороженная, около забора и любовалась румянощекими, загорелыми плодами.

Варвара неслышно подкралась к ней, положила руку на ее плечо, в Груня испуганно дернулась вперед.

— Я думала, другой кто, — тихий голос ее дрогнул, щеки покраснели.

— Кого же это ты ждала? — лукаво поглядывая на смущенную подружку, спросила Варвара. — Небось, Родион бы обнял, так не испугалась…

Груня стояла, хмуря густые свои брови, и Варвара перестала улыбаться.

— Ну, чего ты какая-то чудная, Грунь?

— Не знаю, — Груня смотрела, как выпрямлялась примятая ее ногой трава. — С утра меня что-то томит… Как будто жду чего-то, а чего, не пойму — радость ли, горе…

— Вот дурная! Да откуда тебе горю быть? — Варвара обняла ее за талию. — Ты, случаем, девка, не того? — Она так подозрительно окинула взглядом Груню с головы до ног, что та снова неудержимо покраснела.

Они пошли по хрустящей, посыпанной каленым песочком дорожке, слушая веселую болтовню листьев и сонное жужжание пчел, вдыхая медвяный запах переспелых яблок.

— Как тут хорошо, тихо! — сказала Варвара и заглянула Груне в глаза — глубокие, темно-зеленые. — Завидую я вам с Родионом: счастливые вы…

— Да что ты, Варь! — смятенно зашептала Груня. — Зачем ты…

— Не говори, девка, не отрекайся. — Варвара шла, скрестив руки на груди, задумчиво глядя в голубую просеку аллеи. — Мне бы твои годы да такого человека рядом, как твой Родион, я бы ой как расправила свои крылья!.. Не знай, куда бы улетела!.. Будто мне Силантий всю жизнь застил… Раньше думала, в нем одном и есть счастье, все силы на него да на детей ложила… Ан нет, счастье-то, оно я в другом еще: вон поднялась я на мостик комбайна, глянула кругом да как увидела, что все это богатство в моей силе убрать, так и задохнулась… Стою, как глупая, и слезы меня душат… А раньше все на него оглядывалась, говорил он, что мне и не под силу такие машины водить. Но без того, чтоб кто-то рядом с тобой стоял, без любви, тоже нельзя… Без нее ровно и дышать нечем…

Варвара замолчала, но Груня стиснула ее локоть, зашептала:

— Говори, говори. Варя… — Она шла, как в полусне, жмуря глаза от нестерпимого, стекающего с листьев блеска, и прижималась к жаркому плечу Варвары.

— Ты говоришь, а я ровно себя слушаю…

Варвара грустно улыбнулась.

— Разве я тебе скажу чего нового? — Она вздохнула и досказала с тихой печалью: — Это мне у тебя надо спрашивать, как дальше так жить, чтобы чужой жизни не завидовать.

Около развесистой груши, увешанной, будто медными колокольцами, крупными плодами, стоял, запрокинув сивую бороденку, дед Харитон в полосатой рубахе, перехваченной витым пояском.

Груня посмотрела на старика, на затянутый сизой дымкой сад, сбегающий по отлогому скату горы, и опять сердце ее стало томить радостная тревога.