Владимир Попов - Сталь и шлак

Иван Пафнутьевич вдруг хлопнул себя по лбу и несколько мгновений простоял как зачарованный. Потом он оглянулся, словно кто-то мог прочитать его мысли, и быстро зашагал прочь. В такт его шагам по дну сундучка погромыхивали картофелины.

Впервые он не зашел в ожидалку, а направился прямо к паровозу. Это был один из тех небольших старых паровозиков, которые на заводе называли «кукушками», Он, казалось, врос в землю. Кучи неубранных сгарков, огромные сосульки закрывали его колеса.

Паровоз уже давно стоял у мазутохранилища без всякого движения. Немцы использовали его как паровой котел для разогрева застывшего мазута перед сливом в бак.

Старик принял смену, раньше времени отпустив дежурного машиниста, подбросил угля в топку и пошуровал в ней так, что искры снопом полетели из трубы.

— Но-но, ты потише, дед! — закричал на него перепуганный сливщик. — Кругом мазут, недолго и до беды. Что ты, ехать куда собрался, что ли?

— Отъездился я уже, Сема, — сказал Воробьев, но бодрый тон, которым он произнес эти слова, не соответствовал их грустному смыслу.

До отказа забросав углем топку, Иван Пафнутьевич взял кирку и начал раскайловывать смерзшиеся сгарки.

Часа два спустя пришел фельдфебель с двумя солдатами, взглянул на вспотевшего старика и усмехнулся.

— Russische Schwein arbeitet rein 8 8 Русская свинья работает чисто. , — сказал он солдатам, и те громко расхохотались.

Что такое «швайн», Воробьев уже хорошо знал, но что значит «райн», узнать еще не удосужился. На всякий случай угодливо закивал головой.

— Да, да, рай, — подтвердил он, и солдаты, снова рассмеявшись, ушли.

— Рай, — пробормотал старик, очищая лопатой раскайлованные сгарки, — будет вам сегодня рай!

Утомившись и вспомнив о завтраке, он залез в будку и начал собирать по дну сундучка крошки хлеба.

«Надо было бы хоть соломы наложить, чтобы картошки не катались, — подумал с досадой. — Вот чудак, раньше не догадался! Ну, не беда, завтра положу».

— Завтра, — произнес он вслух и задумался.

Нацедив из контрольного краника кипятку, он выпил несколько глотков пахнущей известью и маслом воды и принялся за еду.

Поздно вечером «кукушка» снова стала похожа на паровоз.

Большие кучи сгарков и льда высились по обеим сторонам пути.

Проверив давление пара — стрелка манометра подошла к красной черте, — Иван Пафнутьевич направился в депо. В железном ящике, стоявшем в углу, он набрал большую охапку обтирочных материалов, пакли, концов, пропитанных маслом, принес их в будку и уложил в углу.

— Да ты что, гнездо вить собрался, что ли, как воробей? — удивленно спросил сливщик.

— Гнездо, Семен, гнездо. На том свете мягче будет, — ворчливо ответил старик.

Гудела топка, ровно бурлил мазут в цистерне, а Иван Пафнутьевич все подбрасывал и подбрасывал уголь. Потом обошел паровоз, залил смазку в буксы, зачем-то постучал пальцем по цилиндру.

Закончив свои дела, сливщик снова пришел к старику.

— Пойду подремлю в брехаловке, — сказал он. — Как только разогреешь цистерну — разбудишь. — Он ушел, вытирая паклей измазанные руки.

После двенадцати ночи Иван Пафнутьевич пощупал цистерну: она была горяча.

Старик заторопился, отключил паровоз, машинально протянул руку к свистку, но вовремя спохватился и выругался. Положил руку на регулятор и с бьющимся от волнения сердцем начал медленно открывать его.

Паровозик не двигался.

«Неужели не пойдет?» — с ужасом подумал старик и резко нажал регулятор.

Паровозик рванулся и покатился по рельсам.

В первый раз за всю свою долгую жизнь машинист отправился в путь, не подав сигнала.

Остановиться, перевести стрелку, подъехать к цистерне и набросить сцепление было делом нескольких минут.

«Кукушка» медленно потащила цистерну по заржавленным заводским путям.

Подъехав к асфальтовой дороге, Иван Пафнутьевич дал самый тихий ход, выскочил из будки и открыл люк. Горячий мазут ровной струей ударил в асфальт, заливая гусеницы ближайших танков, разливаясь, как вода.

Машинист залез на паровоз и повел его вдоль танковой колонны.

Когда показались последние танки и цистерна успела опорожниться, старик дал задний ход и повел паровоз обратно.

Сунув в топку приготовленный заранее факел, он поджег сложенную кучей обтирку и начал выбрасывать горящую паклю на дорогу.

Пламя обжигало ему руки, обгорела борода, слиплись ресницы, а он все ехал и бросал паклю, думая только о том, чтобы никто не помешал ему доехать до конца колонны.