Юрий Усыченко - Белые паруса. По путям кораблей

Михаил поглядел вниз. Как странно: расстояние от воды до вышки, когда стоишь на пирсе, кажется гораздо меньшим, чем от вышки до воды, если смотреть отсюда, с верхней площадки.

Сделал шаг назад от трамплина:

— Не хочу!

— Струсил? — в упор спросил Костя.

— Не струсил, — замялся Михаил. — Я… так….

— Чего «так»? — передразнил Костя. — Признавайся — зажало.

Нападение — лучший способ защиты, и Михаил его использовал:

— А сам? Сам, небось, не прыгнешь!

— Если прыгну — ты за мной. Согласен?

Тот продолжал мяться, не ответил. Но хитрый Костя решил посчитать молчание согласием.

— Смотри же, слово дал, — сказал Костя.

Вышел на трамплин, подпрыгнул. Спружинив, трамплин бросил его вверх. Вытянув руки по швам, парень «солдатиком» полетел в воду. Вынырнув, позвал:

— Что же ты? Давай!

Михаил понял: делать нечего, придется прыгать. Отступать поздно. Ругал себя, что согласился подняться на вышку.

Пошел по зыбкой доске трамплина. Старался не смотреть вниз, чтобы не закружилась голова и не задрожали колени.

Вот трамплин кончился. Дальше — пусто.

— Быстро! — кричит Костя с пирса.

Михаил набрал в легкие побольше воздуха, зажмурился и прыгнул.

Сперва полетел ровно, почти как Костя. Но вот тело потеряло равновесие, склонилось на бок, ноги сами собой поджались. Несколько раз перекувырнувшись, спиной плюхнулся об воду, поднял фонтан брызг.

Вынырнул хмурый, недовольный. Сердился на Костю, что тот уговорил прыгнуть, на себя, что поддался уговорам. Спину жгло, в ушах звенело от удара.

А в глубине души был доволен: не побоялся, прыгнул!

Костя глянул на него, ухмыляясь во весь рот:

— Умора с тобой, Семихатка! Захочешь — так кувыркаться не сумеешь.

Михаил смолчал, повернулся к Косте спиной. Она была еще красная после шлепка об воду, и это вызвало у Кости новый взрыв веселости.

Нахохотавшись, взял Михаила за плечо:

— Брось дуться! Уж и пошутить с тобой нельзя… Зато теперь, второй раз, без всякого прыгнешь. Во всяком деле важно решиться.

Михаил обернулся к нему:

— Правда! Прыгну.

Быстрым шагом, почти бегом, взлетел на вышку, не останавливаясь, пробежал по трамплину и кинулся вниз. Вынырнул сияющий, довольный.

— Вот видишь, — сказал Костя.

Вопреки общепринятому мнению весна в Одессе туманная. Если вы заступили на вахту после полуночи, то увидите, как свет весенних звезд, такой чистый в черной прозрачности неба, начинает вздрагивать, тускнеть, постепенно исчезает. Исчезают и городские огни, которые дружески подмигивали бессонному стражу. Потом скрываются очертания ближнего судна, и на маяке начинает работать ревун. А утром, проснувшись, жители видят город во мгле. Волны ее катятся и катятся, и тогда с Приморского бульвара не виден порт, а из порта не различить маяка, на котором сигналист-ревун продолжает предупреждать об опасности ослепленные корабли.

И все-таки весной туман не таков, как в ноябре. Осенью он угрюм, холоден, зол. Он предваряет короткий дождливый день. Но нет лучшего предвестника хорошей погоды, чем утренний туман в апреле. Над городом белое с розовым покрывало, которое то тут, то там прошивают золотые солнечные лучи. Они свидетельствуют, что туман недолговечен. Так и бывает — часам к девяти, когда солнышко припечет покрепче, туман струится, уходит вверх кисейными полосами. Уйти им не удается: свившись в жгут, полосы тают — быстро и незаметно. Не прошло десяти минут, и там, где клубилось белое и розовое, раскинулся такой простор, что захватывает дыхание. Воздух особенно прозрачен, светоносно небо, весенней голубизной отливает море, улицы в узорной тени первой листвы. Это и есть весна, одесская весна, короткая и стремительная. Южная весна, которая почти тотчас переходит в лето. Пряный аромат цветущей акации смешивается с соленым — морским, а когда задует «кинбурнский» — ветер из порта, то к аромату акации и моря примешивается горьковатый запах пароходного дыма: зов дальних морей и широких просторов, неочерченных горизонтов, незнакомых созвездий, разбойного ветра, громокипящих туч. Море зовет всегда, но весной призыв его особенно силен. Как голос любви. Да это и понятно: настоящая любовь всегда романтична, а море олицетворяет романтику.

Торопясь по Гаванной улице в яхт-клуб, Михаил думал о том, как долго длилась зима и как он соскучился по морю. Ему не терпелось скорей очутиться на причале спортивной гавани — бесприютной, пустынной еще недавно, сейчас веселой, многолюдной.