Ахмедхан Абу-Бакар - Исповедь на рассвете

— Ну, что скажешь, молодой князь? Принимаю любые условия, бери любое оружие, — насмехался Хамадар. — А он выйдет безоружным. Идет? Овчину выделывай с равным себе, как любил говорить покойный певец Халил.

— Хамадар, ты — трус! Нам тесно вдвоем на одном канате!

— Что, Хамадар, пощекотать ему немного под мышками? — хрипло спросил Сапар. — Или печенку помять? Как прикажешь?

— Выведи во двор и потешься, сколько захочется.

— Оставьте его! Оставьте! — Мать загородила меня. — Все отняли, все ваше, так отпустите нас с миром!

— Так редко нам удавалось, княгиня, сидеть в таком обществе! Ха-ха-ха…

Кто знает, чем все кончилось бы, но тут раздался топот множества коней, выстрелы, крики, шумно распахнулась дверь и в погреб влетел один из тех, что связали меня во дворе, и прокричал:

— Таймаз приехал. Таймаз!

И все пировавшие в погребе насторожились и протрезвели. Только хмельной Хамадар старался казаться независимым.

— Что мне Таймаз?! Я здесь хозяин! Цыц, сидеть на месте!..

Но его уже не слушали. Все вскочили, готовые разбежаться.

В дверях появился молодой атлет, сабля, украшенная кубачинскими мастерами, и маузер в деревянной кобуре висели на поясе. Да, это был Таймаз, но теперь он выглядел старше своих лет. На чисто выбритом лице — черные, как перья стрижа, усы; суровые складки между бровей; злой огонек в глазах…

— Ах, вот вы где, щенки, вскормленные ишачьим молоком! Что здесь происходит?

Никогда б не подумал, что это голос Таймаза — такой грубый, хриплый…

— Эй, Хамадар, тебя спрашиваю!

— Вот. Веселимся тут с почтенным семейством… — уже заискивающе вымолвил Хамадар.

— Ну-ка, подойди! Ближе, ближе! Вот так. Посмотри мне в глаза! Что, совесть мучает?

— Да, есть немного…

— Виноватым себя чувствуешь? Отвечай!

— Да, виноват, Таймаз.

— Мой приказ получил?

— Да.

— А почему не явился с отрядом к полустанку, где ждали тебя?

— Да вот твой тесть оказался таким гостеприимным…

Хамадар не договорил.

— Подлец! — И Таймаз с размаху ударил плетью по раскрасневшейся морде Хамадара; кровь брызнула из щеки. — Вон отсюда! Все вон! Там за свободу Дагестана кровь льется, а они отсиживаются в винных погребах…

Все выбежали из подвала.

Мы остались одни: моя растерянная, рано поседевшая бедная мама, которая, казалось, даже стала меньше ростом; отец, то ли потерявший сознание, то ли опьяневший от насильно влитого вина, безучастный, как бы отсутствующий, и я, будто оглушенный происшедшим.

Таймаз еще раз оглядел просторный погреб, заставленный винными бочками, и, словно только теперь увидев меня, холодно спросил:

— А ты откуда взялся?

— Приехал поглядеть, как твои бандиты издеваются над стариками.

— Не смей называть их бандитами!

— А ты поверишь, если назову святыми?! Может быть, скажешь, что не имеешь к ним отношения? Или извинишься за все передо мной?

— Нет, не скажу и не извинюсь. Но распущенности не потерплю, и Хамадар еще получит по заслугам! — Ловким движением Таймаз разрезал веревку, которой был опутан отец; затем перерезал кинжалом и путы на моих руках.

— За жизнь вашу не ручаюсь, — сказал он, — а потому советую уехать отсюда раз и навсегда.

— Не очень-то благородно с твоей стороны, зятек! — отозвалась мать. — А ведь я думала, что ты добрый человек… Тьфу на твою голову, изверг! Где моя дочь? Еще не убил?

— Успокойтесь, мать.

— Какая я тебе мать?! Где дочь, спрашиваю!

— Жива и здорова. И любит меня.

— Уж не она ли поручила расправиться с нами?!

— Успокойся, мама, — попросил я. — В самом деле, Таймаз: где моя сестра?

— Жива и здорова. Просила передать, что того же и вам желает… А тебе, Эльдар, должен сообщить: отныне нет княжеских поместий, они отданы тем, кто здесь работал…

— По какому праву?

— Наше право. Новое!

— Временное правительство предупреждало, что не допустит самовольного захвата частных владений. Забыл, что ли?

— Мы не признаем ничего временного. Наша власть — навечно!

— Что за власть?!

— Власть справедливости и равенства.

— А издеваться над стариками — это тоже справедливость? Спасибо! До гроба не забуду и, придет время, напомню! Может, еще повстречаемся…

— Твоя воля, Эльдар! Если одумаешься и поймешь нас, приму с радостью, как брата. Вот все, что могу сказать в утешение. А за сестру не беспокойся.

— В утешениях не нуждаюсь. Еще найду и свой путь в жизни.

— Другого пути не будет!

— Будет!

— Ну что ж… прощайте!