Мариэтта Шагинян - Качество продукции

Ткач Вахромеев встал, чувствуя себя обчищенным, выпотрошенным, укрощенным. Зуб больше не болел. Он угрюмо шагнул к двери, нарочно не сказал «спасибо» и вышел, оставив зубного врача в совершенном удовольствии перемывающим свои щипцы.

Придя на фабрику, Вахромеев долго злился, неизвестно почему. Наступил на ногу проходившей пропыльщице, нагрубил мастеру, не ответил соседу. Станок его стоял заправленный. Амбулатория отняла у рабочего дня два с четвертью часа.

«Растяпа, — подумал ткач, глядя на своего соседа Егорку, медленно втыкавшего в челнок шпулю, — остановит стан почем зря и мух в небе считает. А пусти его работать по сдельной, так такой даст кусок, что потом штопальщицы чинить отказываются. А скажешь ему слово, — мол, ассортимент виноват».

Егорка заправил челнок, пустил машину и отошел в сторону.

«Эх ты, — продолжал про себя Вахромеев, — темнота твоя деревенская. В сторону отошел. Дело-то глаз требует. Там люди образованные задарма стараются, а ты…»

Егорка поворотил голову и встретил сердитый взгляд Вахромеевых глаз. Но как только ткач заметил, что привлек Егоркино внимание, он нажал рукоятку, пустил станок и весь ушел в стрекочущую, бодрую, знакомую музыку старого добкросса. Странное дело. Сходства хоть и не было, а музыка эта, челкочившая взад и вперед челноком, бившая батаном, гудевшая вверху проводами, напоминала ему чем-то жужжание сверлильного аппарата, стоявшего в приемной у зубного врача. И незаметно для себя, любовным жестом, точь-в-точь как зубной врач, нажавший ногою педаль, а рукою осторожно поднявший сверлильный винтик, — ткач Вахромеев положил пальцы на бегущую полосу ткани, любовно и ловко выравнивая ее напор. Щелк! — автоматически остановился стан. Запыхавшийся челнок замер на месте: оборвалась нитка. Сколько раз у Вахромеева обрывалась нитка в основе, и он ее… гм… гм. Штопальщицы-то ведь тоже не зря деньги получают. Разве можно сдать кусок без брака? Но сегодня Вахромеев под удивленным взглядом Егорки так вкусно, так жадно исправил беду, так скоро пустил стан, что мальчишки уличные, наверное, сочинили бы, глядя на его аппетитные действия, особую игру в ткачи. У Егорки появилось в глазах что-то вроде зависти. А дядя Вахромей распалялся чем дальше, тем больше. И немного прошло, а уж он ушел с головой в поставленную себе самому задачу: сдать кусок без брака.

Мутный серый день тоже доделал свое дело, поворотя к вечеру. Подождал, пока люди зажгут фонари, и сполз на покой за горизонты. Зубной врач Тарасенко возвращался домой веселый, как никогда раньше. Если бы его остановить и спросить: «Чем ты, братец, доволен?», и если бы он мог разобраться в самом себе так же аккуратно, как в своих винтиках и щипчиках, он ответил бы:

— Чем я доволен? А тем, братец ты мой, что я устал… — И добавил бы: — Устал не зря.

Впервые в журн. «Экран», 1925, № 34; затем в сб. «Три станка». М., «Огонек», 1926.