То, как Ковалев говорил это — именно то, как он сказал, как потом улыбнулся, — а не то, что с ним когда-то действительно случилось, — это и смутило Букреева.
— Извините, — буркнул он. И уже проще, без подковырок, добавил: — Так кому же тогда и понимать?! Делом, делом надо заниматься. Без блеску, без эффектов, каждый день... До пота!
Ему все хотелось встать с кресла, привычно заходить по каюте, как делал это на берегу, но здесь, на лодке, каюта для этого была слишком маленькой, вроде купе вагона.
— Отпустить Евдокимова?.. — Букреев укоризненно посмотрел на Ковалева. — Да я бы его с удовольствием на побывку к мамаше отпустил, будь он плохой специалист. Хоть завтра!
— Простите, Юрий Дмитриевич, что-то не вижу логики...
— И я не вижу, — согласился Букреев. — Если с точки зрения воспитания. А в интересах ремонтных работ — вижу. Вот это сейчас для корабля главное. Остальное — беллетристика.
— Все это очень неубедительно, — сказал Ковалев.
— Неубедительно?! — Букреев как будто споткнулся. — Ну, тогда не знаю... — Он решительно встал с кресла, давая понять, что разговор окончен и пора идти в кают-компанию.
— Юрий Дмитриевич, — примирительно сказал Ковалев, — оставим пока вопросы воспитания, за один раз их все равно не решить... Но вот то, что штурман не имеет Евдокимову полноценной замены, — это ведь и для перископа плохо, и для лодки.
Букреев уже хотел возмутиться: как это его штурман мог не подготовить замены? Но подумал-подумал и, с некоторым интересом поглядывая на Ковалева, произнес удивленно:
— А ведь... А ведь вы сейчас, пожалуй, дело сказали, Максим Петрович...
В дверь постучали, Букреев недовольно уставился на нее и громко спросил:
— Ну, что там?
— Товарищ командир, — напомнил Бобрик через дверь, не решаясь войти, — накрыты столы в кают-компании.
— Добро... Сейчас идем.
Командирское место за столом все еще пустовало, и в ожидании Букреева офицеры, кто как мог, коротали оставшееся до ужина время.
Механик просматривал газету трехнедельной давности, удивляясь, что, оказывается, и в ней, если давно не перечитывал, можно найти что-то новое, пропущенное тобой раньше, — о пчелах, например, о том, что у них — подумать только! — есть свои диалекты. Это под рубрикой «О разном»...
Акустик Ражден Сартания задумчиво перебирал струны гитары. Он всегда почему-то казался небритым, и, глядя на него, старпом обычно так и не знал, брился уже сегодня Сартания или нет. А значит, делать ему по этому поводу замечание или лучше промолчать — этого старпом тоже не знал, и такая неопределенность положения его иногда раздражала.
Штурман и врач доигрывали партию в шахматы. Володин рвался на обострения, лез в атаку, но Редько путал ему все планы даже не столько самой игрой, а скорее своей манерой подолгу задумываться над каждым ходом, и это выводило штурмана из себя.
— Пивка бы сейчас попить, — мечтательно проговорил Редько. — Холодного-холодного...
— Иван, тебе шах!
— Шах-шах-шах... — забубнил Редько. — «Вчера ты так спе-ши-и-ла, когда мы рас-ста-ва-ались, что на прощанье сно-о-ва я не успел сказать...» — задумчиво пропел он. — Серега, ты же так королеву теряешь.
— Мне всегда с женщинами не везет, — вздохнул Володин, беря назад свой необдуманный ход. — В конце концов я их почему-то всегда теряю, этих королев...
— Нет, дорогой, — сказал Сартания. — Тебе слишком легко везет с ними. Потому и теряешь.
— А может, это только кажется, что везет...
В газете уже снова ничего интересного не было, и Обозин пересел поближе.
— Нет, Николай Николаевич, иногда ему все-таки везет, — заступился Редько. О личной жизни штурмана он как-никак знал больше: друзьями были.
— А знаете, — мечтательно сказал Володин, уже не глядя на доску, — столько их, королев, по земле ходит, и все они красивые, все нравятся... Даже глаза разбегаются. И хочется, чтобы каждая была твоей женой.
— Значит, эти женщины еще не для жены, — убежденно сказал Сартания.
Володин улыбнулся:
— Ражден, ты об этом так мудро рассуждаешь, как будто тебе сто лет.
— Просто у нас в роду все однолюбы.
— Я всегда этому завидовал, — сказал Володин. — Иван, тебе опять шах!
— Вижу, — кивнул Редько. — «Но я не понима-а-ю, зачем ты так серди-и-та...» — проговорил он нараспев. — И все же... Я думаю, если бы можно было иметь сына без жены... Приходишь с моря — а он тебе: «Папа». — Редько прислушался к этому слову и повторил: — «Па-па». А?.. А я ему: «Чего-о?»
Читать дальше