Леонид Борич - Случайные обстоятельства

В комнате, куда он, сняв плащ, прошел вслед за Ириной, его ожидало новое недоумение: все там было словно бы перевернуто, сдвинуто со своих обычных мест, платяной шкаф раскрыт настежь, на кровати лежали платья, юбки, кофточки, и на столе, прямо на белой скатерти, стоял чемодан.

— Тайфун прошел, — улыбнулся Каретников. — Как будто срочно уезжаешь...

— А ты угадал, — снова рассмеялась она. — Представляешь, как повезло?! Сегодня позвонил Павлик, мы едем — нет, плывем! — на шикарном интуристском теплоходе в Прибалтику. Я уже договорилась с директрисой, она согласна мне дать три дня к ноябрьским, за свой счет...

— Так еще две недели, — не понял Каретников. — Куда же ты спешишь так?

Она сбивчиво начала объяснять, что, конечно, рано пока, но... знаешь, надо же заранее определить, что брать с собой, простирнуть кое-что, отгладить... может, придется даже о новом платье подумать... я бы хотела белое какое-нибудь...

— Это в ноябре? — сдержанно, сухо, без обычной мягкой насмешливости заметил Каретников. — Ты представляешь, какая там холодрыга в море?

— Ну и что? Нет, я обязательно сошью белое платье. У меня есть знакомая, прекрасная портниха, она успеет... Даже трудно поверить: целых пять дней — вдвоем!..

Ирина сама немного смутилась этой откровенности и умолкла. Но все равно лицо ее продолжало светиться таким счастьем и так она вся безраздельно принадлежала только этому счастью, что, глядя на сестру, Андрей Михайлович подумал: если он пришел с надеждой, что Ирина, бросив все дела, внимательно выслушает его, поймет, а может быть, даже как-то поможет ему разобраться в самом себе, то явился он как нельзя некстати. В лихорадочных и радостных ее сборах, в том состоянии, которое она переживала сейчас, захваченная лишь своими собственными ощущениями да мыслями о Павле Петровиче, вряд ли оставалось место для внимательного, чуткого отношения еще к кому-то, даже к родному своему брату.

О дневнике-то и вовсе нечего было сегодня думать, но можно и то представить, как она легкомысленно отнесется к его рассказу о Вере, вздумай он поделиться своими переживаниями. Даже то, что он хотел бы от нее услышать — что, конечно, никакой речи и быть не может, чтобы семью разрушать, — даже это будет произнесено ею не по трезвому раздумью, а исходя из своего собственного положения. Ну разумеется! Ведь ей даже и очень удобно это понять, почему он не уйдет из семьи: тогда и ее-то Павла Петровича ей легче защищать перед ним. Да и перед собой — тоже... Зачем же ему такая необъективная, бездумная поддержка? И вовсе не за тем он пришел, чтоб только ее мнение выслушать. Ему бы, наконец, самому откровенно выговориться, просто себя бы самого понять — почему все-таки у него вдруг так сложно на душе стало?.. Но без дневника, без того, чтобы, выходит, дать ей прочесть о себе...

Нет, очень уж она счастлива, чтоб еще и другого услышать... Но как же быть тогда?

Ирине показалось, что брат все время чем-то озабочен, даже как будто угрюм. Посмотрев на него внимательнее, она заметила, что после санатория он совсем не выглядит отдохнувшим, тут же подумала о недавнем их горе и устыдилась своего приподнятого настроения.

Ему она уже не верила. Надо же: «Повидаться решил»! Тащился через весь город, когда знает, что в воскресенье она сама обещала к ним приехать.

— У тебя неприятности? — Ирина сняла чемодан со стола и принялась убирать в шкаф платья.

— У меня?! — с удивлением переспросил Каретников, сел, потянулся было за сигаретами, но вспомнил, что бросает курить: уже вторые сутки держался, чтобы не больше трех штук в день — только после завтрака, обеда и ужина, когда особенно невтерпеж. — С чего ты взяла? У меня все... — Он хотел сказать: благополучно, — но почувствовал, что затрудняется определить этим словом свое состояние. Мелькнула даже, как он понимал, и совсем уже несерьезная мысль: а в том ли вообще благополучие, что с ним ничего особенного не случилось?

— Сестренка, а вот... если бы я, предположим, ну... влюбился? — Получилось у него это беззаботно, почти по-ухарски.

Ирина рассмеялась:

— А зачем тебе это?

— То есть как — зачем? — чуть обиделся Каретников. — По-твоему, я и не...

— Да не надо тебе этого, Андрюшенька, — сказала ему Ирина таким голосом, точно с ребенком говорила. — Ты же видишь: одни неудобства...

— Мне, значит, не надо, а тебе — надо? — спросил он с шутливой интонацией, несколько задетый, однако.

— И мне, наверное, не надо, — Ирина грустно улыбнулась. — Но это — если рассуждать. А если чувствуешь...