Фазиль Искандер - Сандро из Чегема

У входа в село их встретили старейшины.

– Добро вам, путники! – сказали они. – Кто вы и куда держите путь? Не встречался ли вам Джамхух – Сын Оленя? Говорят, он идет в нашу сторону.

– Я и есть Джамхух – Сын Оленя, – признался Джамхух. – Знаю, зажиточно ваше село и трудолюбиво. Лучшие винограды Абхазии созревают в ваших виноградниках. Но также знаю, что ваш молодой князь приторговывает рабами. А это позор! Образумьте его, пока не поздно!

И тут совестливые старейшины покраснели и опустили головы.

– Правда твоя, – сказал самый старший из них, – тайно, по ночам приторговывает рабами наш князь. Но торгует он рабами из чужеземных народов. Ну разве что иногда его люди прихватят зазевавшегося эндурца.

– Неважно, кем торгует, – рассудил Джамхух, – абхаз, продающий раба, – это уже порченый абхаз. Сегодня он торгует зазевавшимся эндурцем, а завтра возьмется за своего абхаза.

– Ох, и не верю я, – сказал Опивало, – в зазевавшегося эндурца. Скорее весь мир зазевается, прежде чем найдется хоть один зазевавшийся эндурец.

– Нет худшей заразы, чем рабство, – продолжал Джамхух. – Представьте такое: скажем, моя пересохшая обувь давит ногу. Можно сказать – стопа моей ноги в рабстве. Оттого, что стопа моей ноги в рабстве, все тело мое чувствует неудобство. Оттого, что тело мое чувствует неудобство, у меня портится настроение, и, значит, душа моя теряет равновесие и правильное отношение к людям. Вот точно так же, если червоточина рабства завелась в деревне, душа ее жителей теряет равновесие и справедливое отношение к людям.

– Ты прав, Джамхух, – сказали старцы, – твоя мудрость – наша опора. Но наш царь ради племянника обещал построить в нашем селе храм Великому Весовщику Нашей Совести. Ради добра, которое принесет храм людям нашей деревни и окрестным деревням, мы терпим баловство князя работорговлей.

– Мудревато, да внутри вата, как говаривал один проезжий скиф, – отвечал Джамхух. – Храм, воздвигнутый на лукавстве, – это лавка менялы, и больше ничего. Неужели вы думаете, Весовщик Нашей Совести этого не знает? По старым законам высшая власть села – народная сходка. И если она осудит князя, он должен ей подчиниться. Народ царю платит подать и отдает сынов для войска. Больше народ царю ничем не обязан. Высшая власть села – народная сходка. Если абхазы забудут об этом, они будут наказаны провидением.

– И уже, кажется, наказаны, – сказал старейший из старейшин. – Странное чудо случилось в нашем селе. Ни один прорицатель не может разгадать его значения. И мы всем этим опечалены. У нашего односельчанина, почтенного торговца вином, в двадцативедерном кувшине завелась рыба. Она плещется в кувшине и иногда, высовывая голову, поет застольную песню «Многие лета». Ну, то, что она поет, это понятно. В кувшине с вином она, конечно, опьянела и поет. Но нас удивляет и печалит, как-как?! – рыба могла попасть в кувшин с вином. Такого отродясь ни один абхаз не слыхал.

– Ладно, – сказал Джамхух, немного успокоившись, – пойдем посмотрим.

– Не означает ли рыба, плещущаяся в кувшине, – спросил один из старцев, когда они шли к дому виноторговца, – что нас враги покорят и сбросят в море к рыбам?

– Не означает, – сказал Джамхух. – Но кто слышал, как она поет?

– Как она поет, кое-кто слышал, – отвечали старейшины. – Но как она плещется в кувшине, видели мы сами своими глазами.

Они пришли к хозяину самых богатых виноградников села, и тот повел их в сарай, где у него были зарыты в землю кувшины. Хозяин открыл крышку одного из них, и Джамхух вместе с друзьями заглянул в него. Темно-красная поверхность вина колебалась. Чувствовалось, что в кувшине ходит какое-то живое существо.

– Может, перелить вино из кувшина, – сказал хозяин, – чтобы поймать рыбу?

– А зачем переливать, – развел руками Опивало, – я сейчас приналягу и доберусь до рыбы.

Не успел хозяин опомниться, как Опивало лег перед кувшином и, сунув туда голову, стал пить вино, постепенно углубляясь в кувшин, что явно не нравилось хозяину, хотя он вместе со старейшинами был поражен такими способностями Опивалы.

– Зачем было выпивать? – бормотал хозяин, стараясь из-за головы Опивалы заглянуть в кувшин. – Можно было перелить в амфору.

А между тем Опивало, усердствуя, уже наполовину влез в кувшин, и было похоже, что он скоро свалится в него.

– Сдается мне, – сказал один из старейшин, обращаясь к Джамхуху, – что этот твой человек сам скоро заплещется в кувшине и запоет с рыбой в два голоса!