Зоя Журавлева: Выход из Случая

— Я не полезу, — сказал Голован угрюмо. — Что мне надо, я и так знаю.

— Счастливый вы человек, Голован! А я вот не знаю, читаю газеты…

При суетливой подвижности тела взгляд Хижняка был цепок, настойчив, даже назойлив сейчас. И непонятно, что дрожало в коричневой глубине — сочувствие или насмешка.

Раздражал Голована именно своей непонятностью…

14.38

Тоннель — привычно — в лязге и грохоте — летел навстречу.

Комаров шел все еще на ручном. Но скованность в мышцах, напрягавшая тело, уже отпустила его, и он ощущал теперь привычную легкость, почти парящую слитность свою с машиной, как будто был птицей и набирал сейчас высоту. Еще чуть прибавил скорости. Машина послушно дрогнула, взяла небольшой подъем и распласталась полетно. Он чувствовал теперь летящую протяженность состава в тоннеле, словно бы весь состав был сейчас его тело. И летел по перегону вперед.

Петь даже захотелось вдруг, такая легкость.

И еще вдруг хотелось Ксанин голос услышать. Пусть даже служебный, в котором нет и не может быть никаких личных интонаций. Все равно — просто Ксанин голос. Вызвать, что ли, сейчас диспетчера? «Говорит тридцать первый! Это я. Узнаёшь?» Ко всему, что было сегодня, прибавить еще злостное засорение эфира.

Мудрая у Тулыгина Марья, в самый раз начала рожать..

Далеко впереди зажегся зеленый глаз, автоматический двадцать седьмой. Спокойная зелень разрешающего сигнала утишает душу.

Вдруг он увидел себя маленьким мальчиком в новой матроске. Он сидит на теплой земле, за казармой в Рыбацком. Свежая охра казармы пузырится на солнце. И он слышит, как она пахнет, забыто и остро. Он сидит на теплой земле, густо и мягко заросшей гусиной травкой. И прямо на него, гогоча дружелюбно, идет большой белый гусь, неторопливо перебирая большими, как лопасти, красными лапами. Гусиный гогот растет, переходя в оглушительный гул. И это уже гудит паровоз, проносясь по гремящим рельсам мимо казармы, сотрясая гудом тихий и теплый воздух, паруся на Павле ворот новой матроски…

Паровоз все летит, летит. Но никак не может промчаться мимо казармы, будто — летя — он стоит на месте. И теперь он почему-то беззвучен. И колеса беззвучны. И рельсы. И гусь беззвучно шевелит красным клювом… И тоннель летит навстречу беззвучно.

Комаров успел еще испугаться, что не слышно двигателей..

Автоматический двадцать седьмой: разрешающий.

Тихий глаз двадцать седьмого вдруг разбух, разросся во всю ширину тоннеля ядовито-зеленым пламенеющим шаром и обрушился на Комарова, взорвавшись внутри него ослепительным жгучим жаром.

14.38

Дежурная по станции «Чернореченская» сидела за служебным столом, спрятав лицо в ладони. Не шевельнулась на дверь, которая хлопнула резко, впустив уборщицу производственных помещений Скворцову.

— Заснула, что ли, София Ивановна?!

— Скажешь тоже, — слабо улыбнулась Матвеева, отнимая с лица ладони. Лицо было мятое, будто с ночи.

— А тогда проснись. Поезд вроде без остановки пропер по первому пути…

— Того не легче, — сразу подобралась дежурная. — Может, обкатка?

Хотя и обкатки никакой сейчас по графику не было, она знала.

— Что я, обкатку не отличу, вчера родилась? Говорю тебе — поезд и с людями. Маршрут только не знаю, последние вагоны видала. На полной скорости пер, со свистом.

— Маршрут мы сейчас узнаем…

Матвеева уже глядела по графику, нашла там, глянула на часы.

— Сейчас ему еще рановато. А на подходе должен быть тридцать первый…

— Тридцать первый? — Скворцова уставилась немигуче. Моргнула. — Он?

— Он, — кивнула дежурная. — Диспетчеру надо докладывать.

— Не торопись ты с докладом, София! Может, на «Лиговке» встанет…

Ксения Комарова была диспетчер, что обе помнили.

Сообщить надо, конечно, понимала дежурная. Но все в ней противилось — сообщить. Не может такого быть, чтобы у одного — подряд. Вдруг Скворцова права, пустячное что-то. А крик поднимешь по трассе. Бывает — проскочит станцию машинист. Случай — считается, даже особого учета, согласно классификации. Но рядовые движенцы таким уж серьезным — в глубине души — проезд станции не считали, люди же машинисты, не роботы. Пассажиры, конечно, проедут лишнего. Ничего. Если жалобу не напишут. Но это вряд ли при городской спешке. Бывает — сходило. А последствия для машиниста, коли уж выплывет, тяжелые, это София Ивановна ох как знала…

— Ладно, — решилась. — Сперва на «Лиговку» позвоню.

Не может такого быть — чтоб подряд, у Павла…