Тихон Пантюшенко: Тайны древних руин

—Ну что ж,— поднялся из-за стола Павел Петрович,— пора, как говорится, и честь знать.

—Я сбегаю на пост и позвоню, чтоб за вами прислали автотранспорт,— предложил Лученок.

—Что же это за порядок был бы в береговой обороне, если бы о своем политруке не позаботились его подчиненные?— ответил Павел Петрович, показывая рукой на набережную.

Действительно, там уже стоял мотоцикл, возле которого прохаживался Переверзев. Он, как всегда, даже в самую жаркую погоду, был в кожаных перчатках с широкими раструбами. Проводив политрука, мы вернулись в дом Хрусталевых. Анна Алексеевна немного побыла с нами, а потом, сославшись на срочные дела, ушла к соседям.

—Мне тоже пора,— поднялся из-за стола Михась.

Пока Маринка провожала его, меня вдруг одолела такая усталость, что я, не поднимаясь со стула, почти мгновенно уснул. Не слышал, как расшнуровывали и снимали ботинки, поднимали и перетаскивали на кровать. Лишь в последний момент, когда удержать меня уже было невозможно, я повалился на постель и проснулся. Под моей рукой в неудобной позе лежала Маринка. Не меняя положения, она тихо оправдывалась:

—Я не хотела тебя будить. Но ты такой тяжеленный, что нельзя было удержать.

—Вот возьму и не отпущу.

—Я сейчас,— еще тише ответила Маринка.

—Обманешь, как с той падающей звездой.

В ответ Маринка, не раскрывая рта, засмеялась. И нельзя было понять, что означал этот смех: то ли снисходительное осуждение упрека, то ли игривое лукавство любящей женщины, которым она волнует своего избранника. Маринка задернула занавески в окнах, повернула ключ в замочной скважине дверей и после этого подошла ко мне. Присев у края кровати, она уперлась подбородком в скрещенные руки и спросила:

—А ты меня не разлюбишь?— потом немного подумала и добавила:— Глупо поступают, когда задают такие вопросы, и еще глупее, когда отвечают на это клятвами.

—Почему?

—Потому что в этих вопросах и клятвах неуверенность и сомнение, а иногда и фальшь. Любовь же — неповторимый дуэт, и фальши в ней, как и в дуэте, быть не должно.

Я бережно приподнял Маринку над собой. Кофточка ее натянулась и распахнулась. Я едва расслышал лукаво укоряющий шепот Маринки:

—Знала бы я, что ты такой,— отправила бы тебя на пост вместе с Лученком.

Еще не было случая, чтобы после отбоя тревоги нам не разрешали выходить за пределы поста. После «готовности один» была объявлена «готовность два». Это означало состояние повышенной боевой готовности. Свободные от дежурств краснофлотцы могли ходить, но только в пределах расположения поста, могли отдыхать, спать, но только при полном боевом снаряжении. Значит, неладное что-то у нас на границах, и, судя но тому, как стремительно развернулись за последние годы события в Европе, перед нами возникла реальная угроза нападения фашистской Германии. Об этом не пишут в газетах, не сообщают по радио. Такое впечатление, что мы едем на пароходе и пассажиры, чтобы не накликать беды, избегают говорить о несчастных случаях, авариях морских судов. Вспомнились слова политрука: «Не исключено, что именно нам, нашему поколению выпадет доля решать на поле боя судьбы не только нашей Родины, но и других народов». Неужели все-таки война?

У нас остался совсем небольшой участок нерасчищенной траншеи— метра три, не более. Как-то само собою получилось, что всеми саперными работами руководил Лев Яковлевич. С улыбкой вспоминалась моя первая попытка привлечь Танчука к расчистке площадки. «Валяй дальше,— ответил тогда Лев Яковлевич, ковырнув ломом каменную породу.— У тебя это лучше получается». Когда я напомнил Танчуку об этом случае, он рассмеялся:

—Так это ж было давно и неправда. Знаешь, сколько часов прошло с тех пор? Больше тысячи.

—Ты переведи на секунды. Получится больше четырех миллионов.

—Что ты говоришь? Между прочим тогда было неинтересно.

—А теперь?

—Совсем другое дело.

Меня заинтересовала перемена отношения Танчука к труду и я спросил:

—Лев Яковлевич, что собственно изменилось? Тогда мы рыли траншею и теперь делаем то же самое.

—Так я же тебе говорю, что тогда было неинтересно,— слово «неинтересно» Танчук произносил твердо— «неинтерэсно».— Вот если бы ты, скажем, работал на заводе и придумал какую-нибудь новинку, как бы ты работал после этого?

—С интерэсом,— ответил я, подражая Танчуку.

—Так что ж ты меня тогда спрашиваешь?

Подошел к нам Лученок. Он сел на бруствер траншеи, свесив ноги в ров, закурил и сказал: