Антон Макаренко: ФД-1

— Видали беспризорного? Ему будут давать. Сколько человек?

— А шо ж… А как по-вашему: подметок нет и верха нет, а спросишь Степана Акимовича, так у него один ответ: а ты заработал? Конешно ж, заработал…

В зале шум улыбок и нетерпения. Всем нужно положить на обе лопатки этого грака.

— Ты еще что придумай! Тебе ничего не понятно! Может, просить пойдем на улицу? Или с производства возьмем? Потерпишь, не большой барин.

— А производство разве его? Какое ему дело до производства!

— Производство казенное…

— И коммуна казенная.

Сопин в таких случаях нарушает все законы демократии и общих собраний. Он сначала протягивает к Корниенко кулак, а потом и сам выходит, выходит почти на середину… Слов он не может найти от возмущения и презрения…

— Вот… вот… вот же… понимаешь, вот ей-ей я его сейчас отлуплю…

Зал заливается — Сопин вдвое меньше Корниенко. Смущенно улыбается и Сопин.

— Ну, чего смеетесь, а что ж тут делать?… Вы ж понимаете…

Общий хохот покрывает его последние слова. Корниенко густо краснеет…

Общее собрание расходилось с хохотом и шутками. Сопина окружала толпа любителей. Многие любили смотреть, как он «парится».

Уходил с собрания и я со сложным чувством восторга перед коммунарами и беспомощности перед их нуждой.

Дело, видите ли, в том, что коммунары уходили с собрания почти голодные. Сплошь и рядом у нас было так мало пищи, что даже самые неутомимые шутники и зубоскалы туже затягивали пояса и старались больше налечь на работу.

— За работой не так есть хочется.

Наши обеды и ужины на глаз были недостаточны для трудящегося человека, а если этот человек еще учится, да еще и растет, и на коньках катается, то совсем плохо. Только обилие в наших полях свежего воздуха да запасы крымские кое-как поддерживали нас на поверхности. Но многие коммунары уже начинали бледнеть, худеть и уставать на производстве.

Это было время неприятное для педагога и еще неприятнее для заведующего коммуной. У нас по неделям не бывало ни копейки…

Служащим тоже задерживали жалованье, и бывали дни, когда и одолжить рубль в коммуне было невозможно.

Капиталы Соломона Борисовича выражались не в рублях, а в кубометрах, тоннах и полуфабрикатах.

Однажды с большим трудом я раздобыл пятьдесят рублей, до зарезу нужных, чтобы завтра оплатить какой-то крайний счет. Возвратился я в коммуну из города и нарвался на неприятность. Временная фельдшерица встретила меня кислым сообщением:

— А у нас Коломийцев заболел…

Фельдшерица в панике показывала мне термометр.

— Сорок… понимаете…

Куда-то позвонили, через час приехал доктор, молодой и нерешительный. Он тоже заразился паникой:

— Надо немедленно отправить в больницу… Знаете, сорок это все-таки… Вы мне дайте мальчика какого-нибудь, пусть он со мной проедет в город, мы устроим место в больнице, а там вы как-нибудь его отправите…

— В больницу? А может, подождать, знаете, в больнице уход…

— Нет, нет, я не могу отвечать…

Сергей Фролов поехал с доктором в город на его извозчике, а перед отъездом я заплатил этому извозчику шесть рублей, и Вася Камардинов, возвращаясь со мной к парадному входу, улыбаясь и грустно глядя на меня, сказал:

— Вот еще, болеть начинают… Шесть рублей — это деньги… А отчего вы не поторговались?

За всякой работой у себя в кабинете я уже было успокоился, а тут же в кабинете Ленька Алексюк смотрит в окно на дорогу и подымается вдруг на цыпочки:

— О, кто-то едет на машине!..

Кто же может ездить на машине в коммуну? Гости или начальство… Но Ленька кричит удивленно:

— О, смотри, Сережка приехал… на такси приехал…

Смотрю и я в окошко: действительно, Сергей Фролов дает какие-то распоряжения шоферу. Я сразу догадался — Фролов такси нанял, наверное, доктор дал хороший совет…

Сережка вошел в кабинет румяный и довольный…

— Место есть, я привел такси, доктор говорит, недорого и спокойно… А я думал, что на нашей линейке плохо…

— Ну что ж? Иди к фельдшерице… такси… Если так будем болеть, то и жрать скоро нечего будет…

Сережка серьезно сказал:

— Есть.

И удалился.

Через три минуты в рамке той же двери стоит белобрысая, веснушчатая фельдшерица и улыбается радостно:

— А знаете, больной выздоровел…

— Как выздоровел? А температура?

— Температура сейчас почти нормальная…

— А чтоб вас!

Перепуганная фельдшерица уселась на стул и рот открыла от оскорбления… Я даже воротник рубашки расстегнул от обиды.