Василий Белов: Целуются зори

— Хм, Егорович, вот это да!

— Оне чево, и зимой так ходят? — спросил Егорович.

— Ну! Ты не гляди, что она тонконогая. Ей никакой мороз нипочем.

— Может, мазь есть такая? От морозу.

— Мазь тут всякая есть. Любая.

— Больно уж это… заголились-то, — смущался Егорович. — Смелые.

— Ежели бы одна, дак не осмелилась бы… А много их, вот и смелые.

Лешка читал вывески, ища музыкальный магазин. Внимание его привлекла небольшая вывеска у одного из подъездов: «Дантист А. Б. Фокельман, прием с 10 до 16».

— Дантист. Что это значит?

— Дантист? — Егорович тоже поглядел на вывеску. — Вроде защитник. Защитник, которые в суде выступают, я один раз на суде был, дак выступал особый защитник, из области.

(В том, что Егорович перепутал два иностранных слова, адвокат и дантист, ничего не было странного. В этих словах есть определенное созвучие, они чем-то и еще похожи друг на друга. Я и сам до сих пор путаю такие, например, слова, как флора и фауна. Что же спрашивать с Егоровича?)

Магазин оказался совсем рядом с «защитником». Все трое зашли, и Лешка опять даже присвистнул — так велик был выбор баянов и всяких гармоней.

— Девушка, а девушка?

Продавщица отсутствующими глазами глядела куда-то поверх голов.

— Тут же написано. Русским языком, — сказала она, когда Лешка спросил цену. Он облюбовал одну гармонь тульского производства.

— Поглядеть можно?

Девица нехотя подала ему гармонь. Лешка надел ремень, приладился… И вдруг в магазине раздался мощный звук игры «под драку». Лешка заиграл старательно и сильно. Игра была красивой, но довольно буйной, Лешкины пальцы стремительно прошлись от самого низа до самого верха. Гармонь словно только и ждала такого хозяина Можно себе представить, что тогда началось в магазине!

— Гражданин! Гражданин!..

Но Лешка не слышал никого на свете.

— Гражданин, вы что, сумасшедший?

— Давай, давай, — послышалась чья-то ободряющая реплика.

— Как не стыдно! — возмутилась одна из дам и притворно зажала уши.

— Гражданин, где вы находитесь?

— Ну парень!

— Давай, давай, хорошо!

— Беру, — коротко заключил Лешка, но в магазине поднялся такой шум, что Лешкины спутники перепугались и уже тащили его на выход.

— Заведующий?

— Куда смотрит заведывающий?

— Безобразие!

— Что безобразие? — защищался кто-то.

— Ему что, разве нельзя попробовать? Подумаешь, принцесса на горошине.

— Хулиган какой!

— Кто хулиган, я, что ли, хулиган?

— Вы, конечно, вы!

— Ну, знаете…

— Чего с ним разговаривать, он же пьян!

— Сама ты пьяная, дура шпаклеванная.

— Что? Что ты сказал?

Виновника шума уже позабыли, но спор разгорался. Публика разделилась на два антагонистических лагеря… Путешественники, стремясь от греха подальше, быстро выпростались на улицу, завернули за угол и отдышались в каком-то скверике.

Поперек скверика было натянуто большое полотнище с надписью: «Горячий привет участникам слета передовиков с/х-ва!»

— Добра гармонья-то, — сказал Николай Иванович.

— Добра, — сказал и Егорович, а Лешка заключил разговор:

— Ладно, завтра куплю. Надо бы это… пообедать. У меня уж кишка кишке бьет по башке. Так и загнуться недолго.

— Да где обедать-то?

— Как где? Мы в ресторан уговаривались.

Николай Иванович озабоченно молчал. Егорович почесал затылок:

— А что, Николай Иванович? Хоть поглядим.

— Ну! — Лешка решительно встал со скамейки.

Они без труда нашли ресторан, но в вестибюле швейцар, не допив свой чай, загородил дорогу:

— Нельзя???

— Нельзя. В таком виде нельзя.

— Мы пообедать.

— Сказал, нельзя. Вот ему можно, вам нельзя. — Швейцар отделил одного Николая Ивановича, который был в галстуке. — Надо чтоб галстучек, чтоб рубашечка… Нельзя, граждане.

— Ну ладно, папаша. Мы, это… потихоньку! — подмигнул Лешка.

Швейцар понял этот жест на свой лад. Он молча принял Лешкину шляпу, сержантскую фуражку Егоровича и кепку бригадира. Поднялись наверх по ковровой лестнице, мимо зеркальной стены.

Даже бывалый Лешка слегка опешил при виде громадного зала. Сидели парочки, дымя сигаретами. Кое-где гудели от первоначального возбуждения голоса посетителей.

— К вам можно? — бодро спросил Лешка, остановившись у крайнего столика. Двое неопределенного возраста посетителей многозначительно переглянулись.

— Па-жалуста! Сколько угодно! Один даже сходил за пятым стулом:

— Шубин! Меню папаше! Быстренько!

На столе стояло три бутылки пива и какая-то закуска. Двое продолжали разговор: