Василий Белов: Целуются зори

— Грибы, да? — шумел Стас. — Где грибы? Давай сюда грибы. Что? В гробу мы видели эти грибы, так! Ставь их сюда, сами идем ко мне. Так?..

Кадушка еле прошла в двери, ее надо было нести вдвоем.

— Ставим грибы здесь, сами идем ко мне, что? Леха, тс! Шубин берет твои гроши, так? Идет в кооператив, так?

Кадушку они оставили внизу, сами поднялись на пятый этаж.

— Леха, тс-с! Сейчас узнаем обстановку, так? Стас поглядел в скважину.

— Тс-с, дома! Леха, идем! Жена дома, рвем когти, так? Тс-с, тихо! Уходим, едем к Шубину! Берем Шубина, едем к Шубину, так?

Стриженый призывник в кепке стоял внизу около рыжиков. Стас, увидев его, вдруг передумал ехать к Шубину— его осенила другая идея:

— Стоим, да? Ждем, да? Привет, друг, привет! Раньше по ночам ходил, теперь по утрам, да? Ничего, парень, ничего!

Девушка, которую ждал призывник, вышла из тридцатой квартиры. Стас и с ней был так же запросто:

— Нинон? Привет!

— Привет!

Она попросила у него сигарету.

— Ждем, да? Гуляем, да? Хорошо, милочка, хорошо!

— Его в армию берут, — сказала девушка.

— Служить, да? В отправку, да? Все! Шубин? Провожаем!

Подъезд вмиг опустел. Мальчишка лет шести, пыхтя, вскарабкался зачем-то на кадушку. Перевалился, полез снова. Потом стал набирать спринцевальной резиновой грушей рассол и брызгать в играющих девчушек.

Самое неприятное было то, что Лешку забрали в милицию. Лешку надо было выручать, и Николай Иванович предлагал Егоровичу идти в милицию.

— Да ведь это… — Егорович горячился: — Ведь им только покажись, оне и нас к рукам приберут. Нет, Николай Иванович, нам туда нельзя показываться! Оне и нас-то, наверно, давно ищут. Кабы зять Станислав… Нет, надо к защитнику. Защитнику скажем: так и так, мы невиноватые, дело такое вышло. Объясним ему, кто драку завел. Скажем, что мы ни при чем. Защитника надо искать, защитника! Ты помнишь, где вывеску-то вчерась читали?

— Вроде тут, близко.

Они пошли, глядели на ворота и вывески.

— Дан… дантист, — прочитал Николай Иванович. — Вот, эти ворота.

— Он и есть, — подтвердил Егорович. — Защитник. Оне в суде супротив прокурора выступают.

— Ведь за это дело денег, поди, сдерут… Денег-то у нас мало осталось.

— Советы и разъяснения должны бесплатно давать, я в газете читал. Скажем: так и так, помогите Олешку найти, мы не виноваты. Ни в чем.

— Иди, Егорович, ты.

— Нет, Николай Иванович, тебе сподручнее… Бригадир, член правления.

— Ты старик, может, тебя-то больше послушают… Егорович почесал затылок:

— Ну, это… Ты не ходи никуда с этого места. Жди. Набравшись смелости, он одернул рубаху и открыл дверь.

Дантист был человек весьма общительный. Он любезно встретил Егоровича в прихожей и пригласил в чистый, со множеством каких-то непонятных приборов кабинет.

— Прашу садиться, любезный, прашу садиться! Из деревни, по всей вероятности? Очень харашо! Ну как нынче виды на урожай?

— Да виды… оно еще какие особо виды! — Егорович начал осваиваться. — Только недавно картошку посадили.

— Очень харашо, очень харашо! Уважаю простых людей, уважаю. Чем могу быть полезным? Я вас слушаю.

— Так ведь… Это… товарищ защитник, я к вам насчет помощи.

— Благодарю вас, любезный, за комплимент в мой адрес, благодарю. Действительно, хороший дантист всегда — защитник. Да, да, вы харашо сказали! Дорогой мой, еще в Древней Греции… Сюда, пожалуйста. Так, аткройте ваш ротик, так. Еще в Древней Греции…

— Мы, значит, это, проголодались… А какой тут обед, ежели…

— Понимаю вас, дорогой мой, зубы нужны человеку, и не только в молодости.

— Да еще какие и зубы-то! Оне, значит, не разговаривают. Схватили.

— Так, так, понимаю вас, дорогой мой, понимаю. Так продолжайте, я вас слушаю.

— Схватили в коридоре, а мы, значит, не знаем, что и делать.

— Понятно, понятно, сквозняк и простуда в таком возрасте значительно снижает сопротивляемость.

— Да не было, можно сказать, никакой сопротивляемости.

— Так, продолжайте, я вас слушаю.

— Не было сопротивляемости-то, он, значит, ядреный уж больно, а тут дело такое, выпил немного.

— Здоровый, говорите, большой?

— Ядреный, изо всего лесу.

— Так, так, ну а остальные в каком состоянии? — спросил дантист.

— А что остальные? Остальные и на ногах не стоят. Один-то ничего, а другой еле-еле душа в теле. Шатается. Я, значит, сижу с Николаем Ивановичем, на столе все холодное…

— Так, посмотрим, посмотрим. Одну минуту, любезный…

Дантист вышел на звонок, впустил посетителя и задержался в другой комнате: то ли мыл руки, то ли еще за чем-то.