Лев Славин - По ту сторону холма

Одновременно с этим цехом была перестроена столовая. В первый же день кузнецы облюбовали уютный столик в углу, подальше от крикливого радиорупора.

– А ну, и я к вам! – сказал, подходя, Слижюс.

Заказали обед, поставили пиво и вспомнили о Нарбутасе. Копытов сказал, обводя широким жестом столовую с ее цветами на столах и картинами на стенах:

– Как бы это понравилось Антанасу, а? Он ведь знал толк в красивых вещах.

Виткус подтвердил:

– Да, уж такого щеголя, как наш Антанас, надо поискать.

Чем дальше, тем больше маленький старый кузнец становился легендой завода. Юнцы, только пришедшие в цех из ремесленных училищ, по правде сказать, считали Нарбутаса личностью вымышленной. Они просто не верили всем этим живописным байкам о его необыкновенной силе, фатовстве, ошеломительном остроумии и непревзойденном искусстве кузнеца. Еще в училище их предупреждали, что для старых подручных нет большего удовольствия, чем разыгрывать желторотых ремесленников.

Зайончковский пожал плечами.

– Так-то оно так, – сказал он. – Антанас – мужик невредный. А все ж, между нами говоря, он был порядочным задирой и хвастуном. И за что только люди его так любили…

Виткус вздохнул и сказал:

– Любовь есть любовь…

На этот раз никто не спорил с Виткусом: да, любовь есть любовь…

– А все-таки, мужчины, – сказал Копытов, хмурясь, – надо бы раздобыть адресок его родичей и черкнуть ему парочку слов туда, в Укмерге, или где он там. Старику это было бы приятно…

Он замолчал. Потом буркнул:

– Да и вообще…

– Что вообще? – спросил Слижюс.

– Ну, вообще… как он там и что… Мы ж ни черта о нем не знаем…

Друзья переглянулись. Одна и та же мысль мелькнула у всех. Никто не решился высказать ее. Сделал это со свойственной ему резкостью Зайончковский:

– Жив ли он еще?

Наступило молчание.

За соседним столиком кто-то сказал:

– Жив.

Там сидели подручные, расположившиеся, как обычно, рядом с кузнецами.

– Кто это сказал? – спросил Слижюс.

– Я… – ответил, смутившись, Губерт.

– А ты откуда знаешь?

– Кто? Я?…

– Тебе сказал кто-нибудь? Да что ты молчишь?

– Я ничего не знаю, – проворчал юноша.

– А почему ж ты сказал, он жив?

– Я просто так думаю.

– Ах, ты просто так думаешь. А ну-ка, подойди поближе… Давай, давай веселей.

Подручный нехотя приблизился. Копытов и Слижюс взяли его в оборот, и в конце концов Губерт признался, что случайно встретил Нарбутаса на улице и проводил его домой.

– Что ж ты молчал до сих пор?

Губерт пробормотал, отвернувшись:

– А он не велел мне говорить…

Чувствовалось, что Нарбутас по-прежнему оставался для своего бывшего подручного высшим авторитетом. Губерт ни за что не хотел сказать, когда он встретил старого кузнеца.

– Он мне сказал – не говорить, – упрямо повторял молотобоец.

Только после того, как Слижюс напугал Губерта, что из-за него «старик подохнет, как пес под забором», а Копытов добавил, что, «может, он уже сейчас труп», струхнувший подручный признался, что встреча произошла вчера.

Рано утром – еще не было пяти часов – Слижюс пришел к кузнецу. Он спал. Слижюс растолкал его.

Комнату, видать, давно не убирали. Все было покрыто толстой мохнатой пылью. На полу – кучи объедков. Книги, знаменитая библиотека Нарбутаса, ссыпались с этажерки и валялись у стены беспорядочной грудой. Воздух в комнате пропитан затхлой кислятиной.

Нарбутас не проявил удивления, увидев Слижюса. И это равнодушие огорчило токаря больше всего. Казалось, в кузнеце не осталось ничего от прежней живости. Слижюс не мог без боли смотреть на его лицо, неподвижное и напряженное, как у слепца. Что бы ни говорил токарь, все его уговоры, все призывы воспрянуть духом, вспомнить старых товарищей, вернуться к жизни тонули, как в подушке, в этой странной флегме.

– Оставь меня, – сказал старик хриплым, словно заржавевшим от молчания голосом. – Когда вы наконец оставите меня в покое?…

Такая мольба была в его голосе, что Слижюс содрогнулся от жалости.

– Послушай, Антанас, – сказал он неуверенно, почти убежденный словами Нарбутаса, но все еще не в силах покинуть старого кузнеца, – ведь я к тебе по-доброму, я хочу убедить тебя, чтобы ты…

– Ах, – прервал его Нарбутас, – чем ты можешь убедить меня? Сам бог пытался убедить меня, и то не вышло.

В этих словах на миг прозвучало что-то от прежнего Нарбутаса, от его насмешливой гордости. И это несколько подбодрило Слижюса.

– Так тебе бог что предлагал? Могилку небось? А я тебе предлагаю дело. Твою прежнюю работу, слышишь? У горна. Молотом.