Николай Воронов - Юность в Железнодольске

— «Испытания»? Вот у нашего поколения действительно были испытания. Нет, наверно, на земле таких проб, на которые нас не испытывали. Ан в нас та же прочность, те же надежды.

— Да, пап. Но я ведь твой продолжатель. Кстати, нашему поколению очень многое доверяется.

— А кто над вами?

Леонид рассмеялся:

— Детские ясли. Слушай, именитый доменщик Камаев, брось политпросвещение. Славка самый что ни на есть нашенский.

— Какой такой вашенский?

— Корневой системы рабочего класса.

— Выражаешься ты, зима-лето, кучеряво.

— Выражаются матерщинники. Я высказываю лично скумеканные соображения.

Леонид говорил полушутя-полусерьезно, и Вячеслав махнул рукой, чтобы он замолчал.

Вячеславу захотелось достойно завершить спор с отцом, который, как ему представлялось, замкнулся в рамках своего поколения. Эту особенность Вячеслав замечал в пожилых людях и для себя называл ее дефектом старости. То, что в мыслях отца проявился дефект старости, показалось ему случайностью.

— Не волнуйся, пап. Продолжим, возвысим, передадим детям.

— Аспирантура! — крикнул Леонид и, улыбаясь, проводил по длинным щекам длинными ладонями, будто умывался.

— Вы, пап, пока что умней нас. В практическом смысле. Но мы понимаем больше, вынуждены понимать больше: первопуток, а вы наставили на нем барьеров, стен, заграждений.

— Смело́.

— Мы были бы худыми наследниками... Пап, надо вовремя сознавать изменения в обществе, в людях, регулировать...

— Так что же ты? Ых! — обрадовался Камаев. — Я и регулирую, что на домне, что в семье.

— Академия! Заарканил он тебя, Славка. Лапки вверх — и молчи.

— Ничего не заарканил.

— В цех ко мне собирался работать и такую пилюлю преподнес...

— Заваруха! А?!

— Погоди, Леонид, проблема ж важная, — сказал Камаев.

— У нас нет мелких проблем. Все проблемы огромадные, эпохальные.

— Прекрати клоуна из себя строить.

— Ты без окрика, знатный Камаев. Ты шибко серьезный, а я шибко несерьезный, ты шибко правильный, а я шибко вольный. Все для тебя важно, а для меня смехотворно. Равновесие!

— Сын, неужели ты из-за Томки? Одно дело чувство, другое — труд. Одно, может, на месяц, в крайности на годы, труд — на всю жизнь.

— Я едва через порог, ты не вгляделся, что мне по нутру, и сразу предписывать. С меня армии довольно.

— Круши, Славка, уставников.

— Если в чем пережал — давай не сердись, сын. Мы должны блюсти народную мораль, а не какую-нибудь шалопутно-европейскую.

— Во, откровенность! — вставил Леонид. — Шито-крыто не по мне. Противоречия не позволяют уныривать от правды. Ты давил на Славку, заслуженный Камаев. Он мне говорил: не по духу ему тиранство. И как ты еще, Славка?... В тебе кто просыпается под нажимом?

— Дядя Лень...

— В ём просыпается тираноборец.

— Ерник ты, ерник, Ленька. Ну так что, сын? Переоформим тебя из копрового в доменный?

— Ты что? Меня за ничевоку сочтут. Я бегал с ним, унижался, устроил. Блажи в меру, — запротестовал Леонид.

— Сынок... А ты, Леня, сейчас шаляй-валяй относишься к его будущему. Ты утихни. Сынок, ты нам с матерью очень трудно дался. Ты не помнишь всего, по малым своим летам не мог запомнить. В природе человеческой забывать, не ценить великую заботу, еще и обостряться за то, что она была. О родительской заботе нечего и говорить. Она воспринимается как положенная, с привкусом господствования: дань русских, что ли, князей татаро-монголам, оброк крестьян помещикам... Леонид, помолчи. Получать с ясновельможной благосклонностью. Получать, не делая попытки оценить, каким усилием и страданием дались «дань» и «оброк». Получать не без пренебрежения.

— Во, люблю умственный анализ! Что водится, об этом надо заключать. Я редко встречал благодарных людей, детей — тем паче.

— Не о благодарности я. Это раньше, когда на старости лет родители попадали в закономерную экономическую зависимость от детей, о благодарности пеклись.

— Прославленный Камаев, я про душевную благодарность... Скажи проще: угрохали себя Славке в удовольствие. Вы думали вывести на орбиту новое солнце. Пусть светит на всю страну, а то и на весь земной шар? Что получилось? Ничего Славке не надо, лишь бы женихаться...

— Дядя Лень, утрируешь! — обиделся Славка.

— Не утрирует, сынок. Мы мечтали...

— Не все достигают, чего ты достиг. Хочу приносить рядовую пользу, как большинство солдат, рабочих, крестьян.

— Он не думал, Славка, что все, что они тебе дали материально и духовно, что оно целиком замкнется на бабе.