Петр Северов - Последний поединок

— Может, плачет по нем где-нибудь осина, — сказал Николай.

Сторож засмеялся, затряс лохматой головой:

— Верное дело, плачет!

Окончательно переходя на дружеский тон, сторож заговорил негромко:

— Нынче к хозяину не стоит, брат, идти. Злющий он сегодня до чортиков…

— А что случилось? — спросил Николай.

— Мне-то он не скажет, кто на мозоль ему наступил. Прибыл чернее тучи, шофера обругал, на меня накричал, а что шумит — не понять. Уезжал будто веселый, с фравой со своей, а там, на футболе, словно бы подменили…

— Ах вот оно что! — догадался Николай. — Значит, он был на матче? Ну дело понятное, отец: ваши ребята с хлебозавода вдребезги разбили немецкую команду…

— Правда? — тихо переспросил сторож, и в голосе его Дремин уловил радостную нотку.

— Вдребезги! Сам я на стадионе не был, а встречные люди как с праздника идут: 6:1!..

Сторож привстал со скамьи, вскинул и опустил ружье, хлопнул себя ладонью по колену, крякнул, как после чарки:

— Ух и архангелы! Вот это да! Только почему же это до сих пор их нет? Или она такая долгая — игра?

— Нет, игра давно закончилась, — сказал Николай. — Видно, ребята и сегодня по домам ночуют.

— Как же так — по домам, ежели хозяин сарай открыл. Тут он все под замками держит, а если уж открывает, — значит, нужно. Метлы, и те под замком, а то ведь сарай — в нем, кроме коек, дрова!

— Вижу, хозяина придется оштрафовать, — строго сказал Дремин, доставая из кармана затрепанный сборник противопожарных инструкций. — Тут вот черным по белому написано: «В жилых помещениях запасы топлива хранить воспрещено». Может, у вас и гараж под боком, и бензин?

Сторож подтвердил, что гараж хозяина находится рядом и что в гараже хранится несколько бочек бензина.

— Только ты насчет штрафу ему не толкуй, — мягко предупредил бородач. — Ты хоть и важный начальник, а он важнее. Тут у него, знаешь, одних офицеров сколько толчется! Хлеб, он, батюшка, — сильная приманка, вот осы на приманку и летят.

— А мне его не бояться, — беспечно ответил Дремин, уверенно продолжая разговор. — У меня, отец, печать самого коменданта на документе проставлена, — значит, я доверенное лицо.

— Ну, тебе виднее, — сказал старик.

Решив обязательно дождаться возвращения футболистов, Дремин счел нелишним попутно кое-что узнать и о заводе, о его хозяине, об условиях, в которых здесь жили и работали люди. Все же это было, пожалуй, единственное предприятие города, где оккупантам удалось наладить несложный производственный процесс. Кстати, сторож, по-видимому, был рад собеседнику и уже в третий раз протягивал руку к его добротному самосаду.

Над городом спустились сумерки, и в тишине безлюдного переулка был слышен настороженный шелест тополевой листвы. Дремин припомнил, что когда-то, давно, в мирное время, которое теперь казалось бесконечно далеким, он проходил этим переулком, провожая знакомую девушку из кино. Вечер был таким же мглистым, и небо — таким же, чуточку зеленоватым, а на кружевной решетке, над воротами завода, празднично ярко светился золоченный калач.

Рабочие шли со смены, и переулок зажигал перед ними огни — зачастую очередь ламп вдоль тротуара. Где-то пела скрипка. Быть может, где-то очень далеко отсюда волшебный смычок прикасался к струне, а песня, донесенная из эфира, звучала совсем близко — в распахнутых окнах квартир, обнимала, охватывала весь огромный город и словно была его голосом, его мечтой.

Давно уже смолкла та песня, но в тишине покинутых жилищ, в каменном молчании квартала Дремину и сейчас чудился ее отзвук.

— Скучно тебе здесь, папаша, — сочувственно заметил Николай. — Весь город уснул, а ты один на посту…

— Скучно, — согласился сторож и указал пальцем через плечо. — А им, понимаешь, весело. Каждую ночь музыку заводят. Гостей принимают, кутят…

— Кто это, хозяин?

— Господин Шмидт, кто же! Особенно фрава его — никогда без музыки не уснет.

— Вот оно что! — сказал Николай. — Значит, приемник или патефон у них играет? А я подумал, будто мне чудится это от тишины. Кто же она, фрау-то его, — немка?

— Да нет. Легкая девица. С Печерска, говорят.

— Что же она тут, на службе?

— Вроде бы экономка. Ключами гремит…

Николай усмехнулся.

— Ловкая фрау! Значит, к теплому хлебушку поближе подсела?

— Это не в укор ей, — строго сказал бородач. — Пускай себе ест. А только плохо, ежели такая проныра нос зачинает драть. Ух как несется, чертова штукатурка, будто кругом и не люди перед ней. Меня, старика, дураком обозвала, на поломойку ногами стучит. Взял бы я тряпку у этой несчастной поломойки — да тряпкой, тряпкой такую барыню, по самым по упитанным местам!