Виталий Коржиков: Бережок. Стихи и рассказы

После долгого шторма в океане мы подходили к американскому побережью.

Утром я пришёл к боцману. Он спрашивает:

— Америку видел?

— Видел.

Посмотрел он на нашу трубу и мне показывает:

— Серп и Молот видишь?

— Вижу.

— Хватай суконку, чистоль и полезай. Надраить так, чтобы на всю Америку светило!

Понял я. Добро! Забрался на трубу, сел на доску-подвеску. Океан вокруг раскинулся, синий-синий. А я у него — на самой макушке. Стал суконкой изо всех сил герб натирать. Что ни минута — всё ярче он горит. Словно огонь изнутри пробивается. И солнце навстречу идёт. Мне всеми лучами помогает. Разгораются мои Серп и Молот. Америка хоть и вдалеке голубеет, а видит наверняка!

Вдруг от берега какое-то белое пятнышко к нам покатилось. Лёгкое, весёлое. Чуть-чуть приблизилось— шхунка. Идёт на волне, как бабочка вспархивает. Летит прямо на нас. Мачты все белые. Когда совсем подошла к нам, люди к борту набежали. Смуглые. А один мальчик чёрный. Негритёнок. Все скинули с головы шляпы — сомбреро — махать нам стали. На палубе у них сети, на руках чешуя поблёскивает. Рыбаки. А негритёнок, тоненький, забрался на бак, кричит:

— Салют! Совьетико!

Приплясывает и рубашкой над головой, как флагом, размахивает. И шхунка на волне приплясывает, в голубой воде отражается.

Только вдруг вся она словно вздрогнула. Распахнулась со стуком дверь рубки, и на порог вышел человек. Заросший весь, злой. Даже мне видно — борода колючками. Подошёл он к рыбакам. Одного за плечо волосатой рукой тряхнул. На другого посмотрел исподлобья. А на негритёнка как рявкнет и ладонью о поручень шлёпнул. Хозяин!

Разбежались рыбаки. Шхунка развернулась. Стала уходить. Грустно, тихо. На волну приподнимается, словно оглядывается.

Долго сверху она мне виделась. И уже вдали рассмотрел я над кормой несколько поднятых вверх сомбреро.

Обрадовался. Значит, видят меня. Стал ещё крепче герб драить. Пусть ярче горит! Пусть на все океаны наши Серп и Молот светят!

Ни селенья и ни пашни… Солнце. Скалы. Синева. Черепашьи, черепашьи, Черепашьи острова.

В воду тычутся носами, Тихо дремлют на волнах, Будто сами, будто сами Превратились в черепах.

Под горячим солнцем бродят, Не хлопочут, не спешат, На песке своём выводят Молодых черепашат.

Привезу черепашонка Я из плаванья домой, Обогрею малышонка В старом валенке зимой.

Заживёт в квартире нашей, Не шумлив и не высок, Черепаший, черепаший, Черепаший островок.

Уже неделю мы стояли в порту Касильда, и каждое утро, выходя на палубу, я слышал тоненький голосок:

— Сеньо-ор, караколе! Караколе!

Это кричала Тереза. Маленькая дочь рыбака. Дом их стоит на сваях. Прямо в море. Он пахнет рыбой. И под ним шелестят волны, плавают маленькие сардины и колышется морская трава. По берегу, как муравьи, бегают крабики.

Прямо к дому привязана лодка. Тереза забирается в неё. Поднимает морскую раковину. Показывает и кричит:

— Караколе, караколе!

Раковины красивые, розовые внутри. И Тереза дарит их нам. Они есть уже в каждой каюте, а Тереза всё привозит новые. Ей очень хочется, чтобы в Советском Союзе знали, какие красивые раковины есть в её море!

С Терезой мы подружились. Моряки дарят ей кусочки розового мыла, флакончики с одеколоном. Она нюхает их с удовольствием, покачивает головой: «Парфюме!» Я угощаю её яблоками, гречневой кашей, вожу по теплоходу, и она даёт мне руку. Чужому человеку руки не дают.

— Я привезу тебе самую красивую, самую большую раковину! Мучо, гранд! — говорит Тереза.

Сегодня Терезы нет. Мы уходим в море, а Терезы всё нет! Удивительно!

Вчера она узнала, что мы уплываем, и сказала:

— Попроси капитана, пусть он подождёт, пока я привезу тебе самую большую караколе. Она ещё в море, на дне, но я её достану.