М Зотов - Семеныч

— Все пишешь?

— Пишу, — скромно сознается редактор. — А ты что здесь прохаживаешься?

— Стало быть, дело имею.

— Это интересно! — оживляется редактор и откладывает перо. — Заметку хочешь подать?

— Нет уж, это вы всех критикуете, — отмахивается старик. — Я до этого не охотник!.. Ты мне лучше скажи: когда ваша газетка выйдет?

— А вот побольше заметок соберем, тогда и выпустим…

— Опять, поди, рисовать кого будете?

— Как это рисовать? — не сразу догадывается редактор. — Ах, да ты имеешь в виду карикатуру? Так это же, папаша, редакционная тайна!

— Подумаешь, тайна… Весь цех смотреть будет!..

— Нет, нет, этого я тебе сказать не могу… — упирается редактор. — Может, мы как раз тебя и решим изобразить.

— Постой, да за что же?

— Почему «За что…». Просто дружеский шарж!..

— Шарж? — повторяет Семеныч не совсем понятное ему слово и вдруг наклоняется к самому уху редактора: — Слушай, а что ежели бы меня в это самое дело не тово… Ты сам посуди…

— Уж это будет решать редколлегия… — улыбаясь, отвечает редактор. — А потом, что ты так всполошился?

— Всполошишься, когда ни за что ни про что в газетку пихают… За это, брат, тоже не погладят!..

— Знаешь, папаша, — редактор снова берется за перо, — я думаю, твоя старуха тебя заждалась. Серьезно!

— Это тебя не касается… — сердито обрывает Семеныч. — Скажет тоже, ей богу!.. Да моя старуха на том свете давно.

Старику хочется еще что-то спросить, но у редактора такой занятой вид, что пропадает всякое желание разговаривать.

На следующий день Семеныч с самого утра поднимает шум. С необычным для него оживлением он бегает по цеху, держа в каждой руке по резцу.

— Ишь, моду какую завели! — кричит он, свирепо поводя усами. — Что я им, кузнец, что ли?

— А ты их к начальнику на стол! — советует ему известный в цехе насмешник и озорник Сашка Ушаков. — Раз кузнец заболел, пусть сам кует!

— А что же ты думаешь? И отнесу, — угрожает старик. — Скорость спрашивают, а резцы не кованы!

Подбежав к своему станку, он с шумом бросает резцы на пол. Явно настроенный покуражиться, подходит к столу мастера.

— Чего делать-то?

— А вот возьми штампик, — говорит ему тот, протягивая чертежи и наряд. — Хорошо, если бы к концу смены махнул…

— Больно машистый… Не видишь — расценок тридцать часов!

— А ты тряхни стариной да по-стахановски и ахни!

— Ахни да махни — только и слов у тебя! — сразу закипает старик. — А резцы мне кто ахать будет? Ты, что ли?

Мастер задумчиво почесывает себе подбородок.

— И когда ты угомонишься, старый? Ведь есть резцы у тебя!

— А ты мне их давал?

— Давал — не давал, а есть.

— Нет у меня никаких резцов, нет! — уже кричит Семеныч. — Любите на готовенькое! Мастерами называетесь…

Сердито ворча под нос, он уходит. Установив при помощи блока огромный штамп на станке, он задумывается: как быть дальше? Брошенные им резцы валяются на полу. Старик небрежно толкает их ногой… Однако чем же все-таки работать? Запасные резцы припрятаны у него в укромном местечке, но взять их оттуда нельзя. Ведь он только что кричал, что их у него нет! Постояв немного в раздумье, он отправляется по цеху.

Станочники, привыкшие всегда видеть его только у станка, теперь с удивлением поглядывают на него… Молоденькая строгальщица, заметив, что он несколько раз прошел мимо, простодушно спрашивает:

— А что это ты, дедушка, тут все ходишь и ходишь?.. Потерял что-нибудь?

— Тебе что за дело? — огрызается старик. — Работаешь — и работай, а не суйся, где тебя не спрашивают!

— Да так это я… спроста… — робко говорит испуганная таким оборотом строгальщица.

Семеныч идет дальше. В его продвижении по цеху заметна известная последовательность. Возле некоторых станков он не останавливается вовсе и даже, проходя мимо, пренебрежительно поводит плечом.

Зато у станка лучшего в цехе токаря, Анохина, работавшего раньше у него учеником, он задерживается… Заготовка вала, установленная на этом станке, вращается так быстро, что глаз не улавливает ее движения и кажется, что она стоит неподвижно. Точно рассчитанным движением Анохин подводит к ней резец. Молнией сверкает в воздухе раскаленная докрасна стружка и падает за станок. Проход сделан. Анохин снова подводит резец, и снова сверкает в воздухе снятая стружка.

Семеныч невольно отодвигается. Ему кажется, что стружка должна обязательно упасть на проворные руки Анохина.

— Что, отец, страшновато? — Анохин задорно взглядывает на Семеныча живыми черными глазами.