Владимир Попов - Обретешь в бою

— Вы зря смеетесь. Титул будет не громкий, но должность весьма почетная. И зарплата — ваших две с половиной сейчас.

— Хотите оторвать от газеты, чтобы не царапалась?

— Царапайтесь на здоровье. Пока то, что вы писали, меня устраивало. Попадется что-нибудь мимоходом на зуб — дерзайте. Но основное внимание — книге. Командировки будем давать. В Киев, в Москву. Придется посидеть и в ИМЭЛе, и в Ленинской библиотеке — заводские архивы у нас погибли. Надо изучить дореволюционное прошлое завода, годы войны — оккупация, сопротивление. Чувствуете, какую глыбу надо поднять?

— А кончится эта работа?

— Кончится — и что же? У вас уже будет книжка. И уйма материала, которым сможете распорядиться по своему усмотрению.

Предложение было заманчивым, Лагутина задумалась. Она ясно представляла себе всю кропотливость и сложность этой работы, но такая работа давала ей возможность вступить на литературную стезю. И материально будет легче. Пока она живет старыми запасами. Одета, обута. И за квартиру не платит. Но так не может продолжаться вечно. Жаль, разумеется, уходить из газеты. Филипас считает ее украшением редакции, носится с ней. предоставляет полную свободу в выборе тем и в трактовке вопросов. Но такой редкой возможности упустить нельзя.

— Не откладывайте в долгий ящик. И начните со стариков, — продолжал Даниленко. — Они могут мно-огое рассказать, но они не вечны, учтите…

— А сроки?

— Дадим два года со дня оформления. До оформления может пройти месяца полтора и больше. Уломать наши финансовые органы… ох как трудно. Но все равно эту штатную единицу я выбью. Так по рукам?

— Признаюсь, мне немножко страшновато, А если не получится?

— Получится. Я уверен.

Лагутина все больше и больше проникалась симпатией к этому своеобразному человеку и впервые, не удерживая себя, беспрепятственно рассматривала его. Лицо грубоватое, в чем-то немножко залихватское и вместе с тем тонкое, степенное. Вскинул ломкую бровь — и сразу сбросил годы, и легко представить его в роли верховода, вожачка неблагополучных поселковых ребят, задумался — и сразу обрел вид академический, неприступный.

Даниленко неожиданно поднял глаза.

— Вы в центральные газеты вхожи?

— Печаталась в «Труде». Один раз в «Известиях».

— Лучше «Известия». Вас ничто не тревожит в развитии завода?

Лагутина ответила не сразу.

— Похоже, что аглофабрика опоздает к пуску доменной печи. И намного.

— Вот, вот. Это сейчас основная опасность. Заводу грозит перевод на сырую руду. Тогда прости-прощай все наши достижения в доменном цехе.

— Хотите переключить внимание прессы с одного объекта на другой? С домны на аглофабрику. Так? Но это ведь была ваша инициатива, Николай Александрович, строить завод с хвоста. Потому и получается, что голову приделываем позднее всего.

— Между прочим, не вредная инициатива, — прищурился Даниленко. — Пока осваивали мощности проката, подоспел мартен. Конвертерный строим. А для него чугун нужен. Значит — новая домна. И хорошо бы вместе с этой домной аглофабрику пустить. Вот об этом и нужно сказать в полный голос. Кстати, одна деталька для будущей вашей книжки. Троилин и главбух Махрушев — сверстники. Один начинал рассыльным у директора — стал директором, другой рассыльным у главного бухгалтера — стал главным бухгалтером. Пригодится?

— Еще бы. Таких деталек побольше бы.

— Ни в деталях, ни в ситуациях недостатка вы не ощутите, уверяют вас. Было бы желание — на роман наберёте.

— Уж если я отважусь потом на роман, главным героем будете все-таки вы, — бесхитростно сказала Лагутина, не подумав о том, что фраза имеет двоякий смысл.

— Зачем я? Ординарная личность. Возьмите лучше Рудаева. Вот прообраз, ничего не скажешь. И молод, и динамичен, и характер незаурядный. — Заметив, что Лагутина смутилась, Даниленко заглянул в соседнюю комнату. — Ну, какой там арбузик приготовлен?

На столе было полным-полно всякой снеди, не было лишь вожделенного моченого арбуза.

— Зажилила. Ничего, сейчас мы с вами восполним этот пробел. — Даниленко заговорщицки подмигнул Лагутиной и потянул ее в переднюю. Отодвинув ногой половичок, поднял крышку в погреб. — Держите, а то она имеет странную особенность — бьет по черепушке, если забудешь об осторожности.

Они встретились неожиданно у горисполкома — Женя Сенин и Виктор Хорунжий. Женя узнал от матери, что Зою вызвали по поводу какой-то анонимки. Виктор — от Зои. И оба встревожились. По-разному. Виктор за себя — если Зою не пошлют на гастроли в Данию, ему тоже не ехать, Женя встревожился за Зою — как отразится на ней такой удар? В глубине души он был против этой поездки. Терзала ревность, мучило сознание, что такие поездки все больше и больше сближают ее с Виктором. И все-таки он все сделает возможное, чтобы Зоя поехала. Откажут — пойдет, не теряя времени, просить за нее, ручаться за нее. Кто-кто, а он знает ее лучше, чем другие. И вес у него кой-какой есть. Печать сделала свое дело, он один из наиболее известных людей в городе. Мнение Хорунжего могут не принять во внимание — сам заинтересован в поездке, а он — лицо объективное.