Владимир Попов - Закипела сталь

Два вопроса обсуждались на парткоме: подготовка к Первому мая и помощь танковому заводу. Крамаренко, докладывавшего о подготовке к празднику, слушали без особого интереса — все ждали выступления Ротова. Скорее хотелось узнать, что надумал директор, — давно ли он отказывался помочь соседям? В качестве наглядного пособия к его выступлению на небольшом столике, поблескивая никелем, стоял металлический макет мощного танка.

Больше всех не терпелось Первухину. «Чего я недосмотрел на танковом? — соображал он. — Кажется, все облазил, а выходит, не увидел, где еще можно помочь». Это больно задевало его самолюбие. «Я ведь прокатку должен лучше знать, чем директор. Он мартеновец, а мартеновское дело нехитрое. Налил в изложницы сталь — и гони ее из цеха. А до ума доводить нам». Он то и дело наклонялся к Свиридову — старался выпытать поподробнее, — пока Гаевой не попросил его вести себя спокойнее.

Кайгородов тоже ждал информации директора, но думал свое: «Хитер! Где загорелось — там и тушит. Попробуй возьми голыми руками».

Озабоченно выглядел и начальник блюминга Нечаев. Он знал от Свиридова, что ему предстоит новая, очень ответственная работа. Катать на блюминге листы или заготовку — это одно. Там миллиметры в ширине роли не играют. А здесь профилированный прокат, попробуй не выдержи размера. Тогда либо лист не ляжет на свое место, либо щели в танке будут.

С первым вопросом кончили. Ротов стал за макетом танка, положил на него большие широкопалые руки и начал рассказывать о поездке. Он волновался, ошибался в выражениях, долго подыскивал нужные слова, и не всегда приподнятая интонация его голоса соответствовала излагаемому.

Первухин ловил каждое слово директора. Когда Ротов назвал его «среднесортным прокатчиком», вскочил со стула и возмущенно выкрикнул:

— Как это среднесортный! Я только первого сорта катаю!

— Я не так выразился, — смущенно поправился Ротов. — Стан ваш по размеру проката среднесортный, ну, вы и увидели только то, что он может прокатать. А прокатчик вы отменный.

Первухин уселся на место, а Ротов, потеряв нить мысли, принялся показывать на макете, какие листы они могут катать на блюминге по требуемому размеру. Под конец он разошелся и говорил уже гладко, с подъемом, как на митинге.

— А как же будет с планом? Производительность блюминга ведь снизится? — нетерпеливо прервал его встревоженный Нечаев.

— Стране и план нужен, и танки на полях сражений! А руководители, которые не выросли до понимания общегосударственных задач, нам не нужны! — Ротов сказал это с откровением человека, долгим и мучительным путем постигшего суровую истину. — Ну, а теперь, товарищи, о том, что мне самому только сегодня стало известно. Наркомат дал указания прекратить на трех печах выплавку снарядной стали, осваивать новую марку.

— Опять броневую? — спросил Нечаев.

Ротов лукаво улыбнулся.

— Нет, сталь мирного времени. Автотракторную. Но пусть сталеплавильщики не думают, что это прежняя сталь. За двадцать два месяца войны техника намного шагнула вперед. Новая сталь гораздо сложнее по составу, чем старая, и выше ее по механическим свойствам. Она должна быть не твердой, а гибкой, должна прекрасно свариваться. А это не так просто. И о самом главном: правительство утвердило проект расширения завода. Будем строить еще один мартеновский цех, доменные печи, прокатные станы.

Сидевший рядом с Первухиным пожилой транспортник тяжело вздохнул.

— Не вздыхайте, — обратился к нему директор. — Я вас понял. Вы думаете: с этими цехами кое-как справляемся, что же мы, грешные, тогда будем делать? Правильно понял?

— Правильно, Леонид Иванович.

— В проекте предусмотрена электрификация всего транспорта. Паровозы с территории завода уберем, хватит им коптить небо. Только электровозы будут. А в первую очередь нам приказано начать строительство нового города на другом берегу реки, подальше от газа, дыма и пыли. — И Ротов, увлекшись, стал рассказывать, каким будет новый город, его площади, проспекты, парки, дома для рабочих.

Директор и парторг стояли возле умытого дождем окна и смотрели на завод. Расходиться не хотелось. Густой россыпью огней горел завод, наполняя комнату своим ровным, неумолчным, как грохот прибоя, шумом.

— Махина, — сказал Гаевой и невольно вспомнил, что это слово вырвалось у него в самолете, когда в день приезда в металлоград пролетал над заводом.

Ротов кивнул головой. Перед его глазами встала голая степь и крохотная деревушка на том месте, где сейчас широко разлилась запруженная река. Казалось, так недавно это было. «А разве давно? — спросил он себя. — Всего каких-то тринадцать лет». Он чуть отодвинулся от подоконника и увидел в стекле свое отражение. «Здорово подался за это время», — подумал не без грусти и взглянул на Гаевого.