Владимир Попов - Закипела сталь

Митинг в рапортной был коротким. Макаров сообщил, что бригада проведет еще несколько плавок, за это время подучит остальных сталеваров, и инженеры на основе их опыта составят новую инструкцию.

Ротов тепло поздравил скоростников.

Расходились неохотно. Гаевой отвел в сторону Макарова, пожал ему руку.

— Вот теперь, Василий Николаевич, у меня есть опорная точка, чтобы поднять весь коллектив завода. Ваш метод взаимного обучения — во все цехи: в прокатные, в механический, на транспорт.

Добрую неделю собирался Гаевой проверить столовые горячих цехов, но, занятый техническими проблемами, откладывал со дня на день. А сегодня решил в обеденный перерыв зайти в столовую мартеновского цеха. Зашел — и наскочил на скандал. Остервенясь, пересыпая слова руганью, Бурой кричал заведующему столовой:

— Это я понимаю, что война, что продуктов мало! Но из этих самых продуктов путно сварить можно? Почему каша не соленая? Соли мало? В борще — ни жирники, а у тебя рожа от жира лоснится, брюхо отпустил! Ух, жаба паршивая! — заключил он брезгливо.

Столпившиеся вокруг рабочие одобрительно зашумели. Хотя они недолюбливали этого суматошного малого с вызывающе дерзким, гримасливым лицом, к тому же нахального и болтливого, — не зря прозвали его «балаболкой» — сейчас они полностью были на его стороне.

Заметив парторга, заведующий столовой стал жаловаться:

— Полчаса хулигана унять не могу. И мастер помалкивает, будто так и надо.

В стороне Гаевой увидел Пермякова, не принимавшего никакого участия в перепалке.

Подсев к столику, парторг попросил принести обед. Попробовал борщ — приготовлен из рук вон плохо. Подозвал заведующего, жестко сказал:

— За такое радение выгнать можно! — И обратился к Пермякову: — На вашем месте я поступил бы так: как мастер, объявил бы выговор Бурому за ругань…

— Мне этот выговор, что лысому гребенка, — пренебрежительно бросил Бурой.

— А по общественной линии организовал бы на кухне рабочий контроль — пусть следят за закладкой продуктов. Двух человек будет достаточно. Старшим над ними рекомендовал бы поставить Бурого.

Заведующий столовой схватился за голову.

— Да этот горлохват всех поваров разгонит! И так жизни нет!

— Или разгонит, или заставит быть добросовестными.

В этот день Гаевой обошел остальные столовые горячих цехов. В доменном кормили вкуснее, в прокатных — хуже, чем в мартеновском. И везде жаловались на подсобное хозяйство завода: плохо поставляет продукты.

Вернулся Гаевой в глубоком раздумье. На заводе никто как следует вопросами питания не занимался. Никто, в том числе и он сам. Внимание всех было занято производством: металл сейчас решал судьбу страны. Но судьбу металла решали люди. Так не в первую ли очередь ему, парторгу, надлежало заняться бытовыми делами? Во всяком случае, одновременно, а он… Почти месяц прошел с тех пор, как он здесь, и только сегодня урвал для этого время. Стыдно!

Гаевой просмотрел почту. Внимание привлекло коротенькое анонимное письмо с жалобой на то, что подсобное хозяйство неделями не получает газет. Гаевого удивило, что письмо по такому поводу не подписано. «А что, если поеду сам да посмотрю, что там делается? — мелькнула мысль, — тогда и с орсовцами разговаривать будет легче».

Каждый раз, возвращаясь в гостиницу, Гаевой с волнением открывал дверь — а вдруг письмо от Нади. Но и на этот раз письма не было. Он лег, взял книгу, но читать не смог. Поползли тревожные мысли о жене. Воображение рисовало страшные картины: то подвергся обстрелу Надин госпиталь, много жертв, и Надя истекает кровью, то прорвались гитлеровцы, Надя захвачена в плен, ее допрашивают, пытают…

Вспомнились годы юности.

…Старое, серое, давно не штукатуреное здание рабфака, аудитория первого курса, куда, подстрекаемый любопытством, он зашел посмотреть на Надю — говорили, что она самая красивая девушка на рабфаке.

Надя действительно была красива. Ясные серые глаза подчеркивали матовую смуглость лица, тронутого на щеках легким румянцем. Пухлые губы и мягко очерченный подбородок говорили об уравновешенности и внутреннем покое. Поймав на себе изучающий взгляд незнакомого старшекурсника, Надя склонилась над партой, и он, к своему удивлению, увидел профиль, словно принадлежавший совсем другой девушке. Высокий лоб с выпуклостями над бровями и сильно вздернутый краешек верхней губы делали лицо упрямым и задорным.

Знакомство принесло разочарование. Надя курила, держалась слишком панибратски и показалась неглубокой, легко доступной. А ему к тому времени надоели связи без любви, разлуки без боли. Мечтал он о человеке, с которым без боязни мог пуститься в жизненный путь. И на третье свидание не явился.