Николай Воронов - Макушка лета

— Сколько платите Скорнякову?

— Ежемесячно минимум три сотни.

— Считаешь — много?

— По нашим масштабам.

В другой раз у меня была передышка в металлургическом центре Готовцева, у печи прямого восстановления железа. До этого мы мелькнули через цепь отделений: металлокерамики, биметаллов, магниевого чугуна, алюминиевых сплавов.

Печь работала. Касьянов стоял, приникнув глазом к окуляру оптического прибора. Он наблюдал за истечением плазмы из горелок и за тем, как в ее скрежещущий огонь сеются кусочки шихты и как они завихриваются, образуя веретено смерча. Это была печь, оберегаемая от посторонних глаз. Допускались в ее кубастое помещение лишь причастные к делу.

Печь зажигали, регулировали и отключали с пульта. На мраморных плитах пульта возле кнопок, и пистолетного типа рукояток чернели загадочные буквенно-цифровые начертания. Поначалу я попросила Касьянова объяснить, что они обозначают, но он уклонился от ответа, и я больше не стала любопытствовать, догадавшись, что ничего конкретного о печи мне знать не положено.

Готовцев принялся рассказывать Касьянову о плавках, выпущенных без него. Упоминал альфа-железо, гамма-железо, дельта-железо. Постепенно я усвоила, что в эти дни ему удалось создать такую схему плавления, что железо, которое печь выдавала, получалось поразительное по кристаллической структуре, ковкости, тугоплавкости, антикоррозийным качествам. Частям и деталям, сделанным из него, не будет износа.

Касьянов пошутил:

— Одни создают вечные двигатели, другие — вечные металлы.

Детски непосредственный Готовцев обиделся.

— Ну, затуманился, — искательно промолвил Касьянов. — Я за то, чтобы обнадеживаться, но выверять основательно.

— Вот посмотришь...

— Тогда готовься к выполнению новой задачи.

— Да не,оскудеет разум дающего эпохальные задачи.

Касьянов заглянул в окуляр и вышел из помещения. За ним вышли Антон Готовцев и я. После зноя, которым нас обдавало, свежесть наружного воздуха показалась нам отрадной, как горсть родниковой воды в летний жар.

— Билет купила? — спросил меня Антон.

Он очень надеялся, что я не купила билет, но я не оставила ему надежды:

— Завтра улечу.

Касьянов с укором покосился на меня.

— Уговорим сдать билет. А ежели не уговоришься — все самолеты выведем из строя.

Телефонный «сигнал» обсуждался в помещении для сменно-встречных собраний в новом литейном цеху. Помещение светлостенное, с широкими окнами и деревянными лавками. За столом — никого. Все: и начальство, и рабочие, и служащие — сидят на скамьях. Касьянов, Лалевич и я сидим рядом.

Лицом к присутствующим стоит Перетятькин.

С а м о х и н. Говори, старшой, мы сюда не в молчанку пришли играть.

Б у л е й к о. Почему бы нам совместно не помолчать? Двоедушие — товар ходкий.

Касьянов весело оглянулся на Булейку.

П е р е т я т ь к и н. Не смейтесь только: у меня прозрение, на почве, конечно, раскаяния.

Б у л е й к о. Счастливое похмелье!

Л а л е в и ч (Булейке). Притом у самого Перетятькина!

П е р е т я т ь к и н. Карапузом я вздумал кататься на льдине. Лед практически сошел. Отдельные льдины. Взял шест, прыг на льдину, толкаюсь. Расхрабрился. На другую льдину кы-ык прыгну! Бух в речку. Плавать умел мало-мальски. На обеих льдинах сразу повис. Течение их разводить, я орать. Дядька на берегу оказался, кричит: «Трымайся за одну льдину». Я цап за одну льдину. Дядька тот, украинец, после достал меня. Вспомнил я почему? Повлияло на меня: «Трымайся за одну льдину». Когда главный инженер Мезенцев приказал сломать литейную установку, а товарищ Нареченис надумал подать на Мезенцева в ОБХСС, я хотел донести главному инженеру, Он вышел из заводоуправления. Я к нему, он испугался. Хвать в машину, только колеса засвистели. Надо было либо прибиваться к линии товарища Касьянова — спасать литейную установку, либо к линии Мезенцева.

Ж е р е л о. Или в себя заглянуть? Вообще-то ты ловко выкручиваешься.

П е р е т я т ь к и н. Сегодня до моего сознания дошло — нет мудрости, применимой в любых обстоятельствах. Надо ориентироваться на справедливость. Машину сломали — я злорадствовал. Товарищ Касьянов меня раскусил и понизил до мастера. А Тузлукарев назначил меня начальником цеха. Товарищ Касьянов, чуть сделался директором, перевел меня обратно в старшие мастера. Я его ненавидел, а надо было ориентироваться на него. Самолюбие не пускало. После получки, правильно, я напился. По бесчестию не могу быть старшим мастером. Прошу оставить наладчиком литейных машин.